Saturday, June 28, 2014

1 Наказанный народ Репрессии против российских немцев

GOETHE- Общество
INSTITUT       MOSKAU «Мемориал»
РЕПРЕССИИ ПРОТИВ РОССИЙСКИХ НЕМЦЕВ
По материалам конференции «Репрессии против российских немцев в Советском Союзе в контексте советской национальной политики», проведенной Немецким культурным центром им. Гете в Москве совместно с Обществом «Мемориал» 18-20 ноября 1998 года

"ЗВЕНЬЯ"
Москва, 1999













ББК 63.3(2)6-36 Р41
Издательская программа Общества «Мемориал»
Редакционная коллегия: А Ю Даниэль, Л.С.Еремина, КБ.Жемкова, Т.И.Касаткина, М.М.Кораллов, Н.Г.Охотин, Я.З.Рачинский, А.Б.Рогинский (председатель)
Редактор-составитель И.Л.Щербакова
Издание осуществлено при поддержке Немецкого культурного центра им. Гете в Москве
Издательство «Звенья» работает при поддержке Ассоциации «Дорога свободы»



ISBN 5-7870-0035-8


© НИПЦ «Мемориал», составление, 1999
© А.Н.Афанасьев, оформление, 1999

Содержание
От составителя..................................7
ОБЩИЕ ПРОБЛЕМЫ
В.Шайдуров, Барнаул. Российские немцы: трагедия одного народа........................................9
А.Герман, Саратов. Репрессии как неотъемлемый элемент политики большевистского режима по отношению к российским немцам...................................17
Д.Брандес, Дюссельдорф. Защита и сопротивление российских немцев (1917-1930-е гг.).......................26
РЕПРЕССИИ 1937 ГОДА
Н.Охотин, А.Рогинский, Москва. Из истории «немецкой операции» НКВД 1937-1938 гг......................35
В.Хаустов, Москва. Репрессии против советских немцев
до начала массовой операции 1937 г..................75
ДЕПОРТАЦИИ И РЕПРЕССИИ В РАЗЛИЧНЫХ РЕГИОНАХ СССР
Н.Бугай, Москва. Автономия немцев Поволжья: проблемы деструктурирования и социальной натурализации.........84
В.Брулъ, Геттинген. Депортированные народы в Сибири (1935-1965 гг.). Сравнительный анализ................95
Т. Чебыкина, Томск. Депортация немецкого населения из европейской части СССР в Западную Сибирь (1941-1945 гг.) . .  118
Г.Маламуд, Челябинск. Мобилизованные советские немцы на Урале в 1942-1948 гг.........................  128
В.Кириллов, Нижний Тагил. Советские немцы в Тагиллаге . .  146
Т.Плохотнюк, Ставрополь. Немецкое население Северного Кавказа в условиях тоталитарной системы в середине 1920-x-l 930-х гг...............................  149

СУДЬБЫ СПЕЦПОСЕЛЕНЦЕВ В АРХИВНЫХ ДОКУМЕНТАХ
Л.Белковец, Новосибирск. Спецпоселение немцев в Западной
Сибири (1941-1955 гг.)..........................  158
ч
Л.Бургарт, Усть-Каменогорск. Судьба человека - судьба народа. Личные дела немцев-спецпоселенцев как источник
по проблеме депортации и режима спецпоселения........  180
Т.Сабурова, Архангельск. Этнические немцы на Севере . .  187 РЕЛИГИОЗНЫЕ ПРЕСЛЕДОВАНИЯ
О.Лиценбергер, Саратов. Репрессии против лютеранских
и католических священнослужителей в СССР...........  200
Е.Эйхельберг, Тюмень. Преследование по религиозным причинам немцев Тюменской области .................... 211
ПОСЛЕДСТВИЯ ДЕПОРТАЦИИ
Н.Смольникова, Москва. Национальные репрессии и их влияние на современные этнополитические проблемы немцев Поволжья.................................... 221
Т. И Ларионова, Москва. Реабилитация: трудный путь из тупика. Проблема российских немцев в советско-западногерманских
переговорах 1957-1958 гг......................... 237
А.Паповян, Е.Паповян, Москва. «Проводить профилактическую, разъяснительную работу...» (КГБ перед проблемой немецкой эмиграции. Эпизод 1957 г.)................. 253
ИСТОРИОГРАФИЯ
Т.Чернова, Москва. Проблема политических репрессий в отношении немецкого населения в СССР (обзор отечественной историографии)................................ 261
Kurze Inhaltsangaben zu den Aufsätzen in diesem Buch
279

Repression gegen die Rußlanddeutschen
Vorwort des Herausgebers.......................................7
ALLGEMEINES
W. Schajdurow, Barnaul. Die Rußlanddeutschen. Tragödie eines Volkes. . 9
A. German, Saratov. Repressionen als integraler Bestandteil der Rußlanddeutschen-Politik des politischen Regimes................... 17
D. Brandes, Düsseldorf. Resistenz, Abwehr und Widerstand von Rußlanddeutschen 1917-1941...................................26
REPRESSIONEN VON 1937
N. Ochotin, A. Roginskij, Moskau. Zur Geschichte der «deutschen Operation» des NKWD 1937/38 ................................. 35
W. Chaustow, Moskau. Repressionen gegen die Rußlanddeutschen bis
zum Beginn der Massen Verhaftungen von 1937 ..................... 75
VERTREIBUNG UND REPRESSION IN VERSCHIEDENEN REGIONEN DER UDSSR
N. Bugaj, Moskau. Das autonome Staatsgebiet der Wolgadeutschen. Probleme der zerstörten Struktur und der Neuaneignung des Territoriums . 84
V. Brühl, Göttingen. Vertriebene Völker in Sibirien 1935-1965 Vergleichende Analyse........................................95
T. Tschebykina, Tomsk. Die Vertreibung der deutschen Bevölkerungsgruppe aus der europäischen UdSSR nach Westsibirien 1941-1945................................................. 118
G. Malamud, Tscheljabinsk. Die rußlanddeutschen «Arbeitsarmisten»
im Ural 1942-1948 .......................................... 128
W. Kirillow, Nishnij Tag iL Rußlanddeutsche im Tagillag............ 146
T. Plochotnjuk, Stavropol. Die deutsche Bevölkerungsgruppe des Nordkaukasus unter dem totalitären System in den zwanziger und dreißiger Jahren............................................. 149

DAS SCHICKSAL DER SONDERUMSIEDLER IM SPIEGEL VON ARCHIVDOKUMENTEN
L. Belkowez, Novosiblrsk. Die Sonderansiedlung der Deutschen in Westsibirien (1941-1955)..................................... 158
L. Burgart, Ust-KamenogorsL Das Schicksal des Einzelnen und seines
Volkes. Die Personalakten der Sonderumsiedler als Quellen zu
Deportation und Sonderansiedlung.............................. 180
T. Saburowa, Archangelsk. Rußlanddeutsche in Nordrußland......... 187
VERFOLGUNG AUS RELIGIÖSEN GRÜNDEN
O. Linzenberger, Saratov. Repressionen gegen lutherische und
katholische Geistliche in der UdSSR.............................200
Je. Ejchelberg, Tjumen. Die religiös motivierte Verfolgung der
Deutschen im Gebiet Tjumen...................................211
FOLGEN DER VERTREIBUNG
N. Smolnikowa, Moskau. Repressionen mit nationalem Hintergrund und ihre Bedeutung für die derzeitigen ethnopolitischen Probleme der Wolgadeutschen.............................................221
T. Illarionowa, Moskau. Rehabilitierung, ein schwieriger Weg aus einer aussichtslosen Situation. Das Problem der Rußlanddeutschen in den sowjetisch-deutschen Verhandlungen 1957/58 ..................... 237
A. Papowjan, E. Papowjan, Moskau. «Vorbeugende Maßnahmen ergreifen, aufklären...» Der KGB und das Problem der deutschen Emigration im Jahr 1957 ...................................... 253
GESCHICHTSSCHREIBUNG
T. Tschernowa, Moskau. Das Problem der politischen Repressionen
gegen die deutsche Bevölkerungsgruppe in der UdSSR. (Übersicht über
die sowjetische und russische Geschichtsschreibung)................261
Kurze Inhaltsangaben zu den Aufsätzen in diesem Buch
279

От составителя
Предлагаемый читателям сборник «Репрессии против российских немцев» - итог углубленной исследовательской работы как российских, так и немецких историков. Собственно, итогом явилась научная конференция «Репрессии против российских немцев в Советском Союзе в контексте советской национальной политики», организованная Немецким культурным центром им. Гёте при участии Общества «Мемориал» и прошедшая в Москве в ноябре 1998 г. Материалы конференции и легли в основу этого сборника.
За минувшее десятилетие было сделано много: опубликовано большое число статей, вышли монографии, посвященные истории советских немцев. Ведь даже на фоне многих иных лакун в нашей советской истории о судьбе советских немцев было известно крайне мало, в сущности, почти ничего. А между тем судьба этого народа сложилась столь же трагично и несправедливо, как и судьба крымских татар. Но татары в конце концов все-таки добились возвращения на свою историческую родину, а с российскими немцами этого так и не произошло. Они - и это огромная культурная и экономическая потеря - постепенно покидают Россию навсегда.
Авторы сборника исследуют причины, обстоятельства и последствия того, что произошло. Они не ограничиваются событиями 1940-х гг., то есть периодом депортации. Теперь можно в достаточной степени ясно представить себе историю российских немцев в период гражданской войны, в 1920-е гг. и во время коллективизации (статьи В.Шайдурова, А.Германа, Д.Брандеса).
Репрессиям 1930-х гг. (до начала и в период национальных операций 1937 г.) посвящены статья Н.Охотина и А.Рогинского и статья В.Хаустова. Из этих публикаций отчетливо видно, как росла подозрительность и шпиономания, как формулировались обвинения, как постепенно раскручивался маховик репрессий, словом, как складывалось все то, что было осуществлено в массовом порядке летом 1941 г., когда всех советских немцев объявили «пятой колонной» и огульно обвинили в измене Родине и пособничестве врагу.
В других работах сборника (статьи Н.Бугая, В.Бруля, Т.Чебы-киной, Г.Малламуда и других) подробно освещается сам механизм депортации, размещения, организации трудармии в разных регионах СССР - от Поволжья до Сибири, от Северного Кавказа до Урала.
7

Особую ценность представляют содержащиеся в статьях Л.Бел-ковец, Т.Сабуровой и Л.Бургарта сведения, почерпнутые из личных и следственных дел немцев-спецпоселенцев. Эти документы, хранящиеся в местных архивах УВД, позволяют понять, как реально действовала репрессивная машина - не только на уровне постановлений, указов и директив, а применительно к конкретным людям и частным судьбам. Система оперативного учета, тотальной слежки, насаждения агентов и осведомителей - именно так формировался режим спецпоселения.
В исследовании любой тоталитарной модели чрезвычайно острым и болезненным является вопрос о Сопротивлении. Возможно ли оно и в каких формах проявляется? Этой проблеме посвящена статья немецкого историка Д.Брандеса. Если применительно к эпохе гражданской войны и коллективизации можно говорить об организованном, а иногда и вооруженном сопротивлении российских немцев, то в период депортации и в более поздние годы сопротивление режиму приобретало формы ухода в религию, борьбы за сохранение культурных и языковых ценностей в противовес насаждавшейся ассимиляции. (Именно о религиозных преследованиях пишут в своих работах О.Линценбергер и Е.Эйхельберг.)
Собранные вместе, материалы сборника свидетельствуют о том, что этап освоения неизвестных и недоступных прежде архивных документов пройден. Не все статьи равноценны но степени глубины анализа, научному уровню. Однако очевидно, что накоплен большой фактографический материал, поставлены многие вопросы. Очевидно также, что разоблачительные страсти начала 1990-х гг. в какой-то мере улеглись. Большинство историков осознали, что полемически заостренное употребление таких терминов, как геноцид, в конечном итоге ничего не дает для понимания характера и механизма репрессий. Наступает, как нам кажется, период более глубокого и спокойного осмысления трагической судьбы российских немцев. Пришло время более глубокого и комплексного анализа всех доступных источников - мемуаров, устных свидетельств, архивных документов и т.п.
Проблему российских немцев нельзя рассматривать в чисто академическом ключе, ведь до сих пор не найдено ее политическое решение. (В статье Т. И Ларионовой, помещенной в сборнике, рассказывается, как и почему это произошло.) Однако не стоит недооценивать значения исторической работы, - только вдумчивый и внимательный анализ событий прошлого поможет освободиться от предубеждений, ложных представлений и стереотипов, ведущих в конечном итоге к национальной розни и этническим конфликтам, поможет сохранить то ценное, что еще можно сохранить.

Общие проблемы
В.Шайдуров, Барнаул
Российские немцы: трагедия одного народа
Кто такие российские немцы? Какова история их существования в России? На этот и многие другие вопросы ответить достаточно сложно без рассмотрения различных аспектов российской истории. Не затрагивая всего спектра проблем, остановимся лишь на некоторых из них, а именно на вопросах государственной политики по отношению к немцам.
К середине XVIII в. Россия оформилась как многонациональное государство, проводившее определенную национальную политику. Достаточно отчетливо ее последствия видны на примере российских немцев-колонистов, массовое переселение которых в Россию продолжалось на протяжении второй половины XVIII-первой половины XIX в. Именно в период царствования Екатерины II, Павла I, Александра I в отношении российских немцев проводилась открытая протекционистская политика, выражавшаяся, в частности, в предоставлении различных налоговых послаблений.
Середина прошлого века в истории России характеризуется изменениями во всех областях общественной жизни. Особенно отчетливо это прослеживается на примере буржуазно-демократических реформ в период правления Александра II. Либеральные реформы, несомненно, имели положительное значение для последующего развития российской государственности. Однако проводившиеся в те годы мероприятия в некоторой степени имели негативные последствия для определенных групп населения, в том числе и для российских немцев. Нарушение сложившегося равновесия меаду данной субнациональной группой и государством привело к возникновению национального конфликта особого рода. В основе его была несовместимость интересов сторон, вовлеченных в противостояние. Но этот процесс разворачивался не совсем обычно - немецкое население ответило на меры, принимаемые по отношению к нему (реформа немецкой колонии по Закону от 4 июля 1871 г., введение всеобщей воинской повинности в 1874 г. и др.), началом массовой эмиграции за пределы Российской империи. Основными местами нового поселения российских немцев (Rußlanddeutschen, german russian) стала Северная и Южная Америка. По данным Ш.А.Богиной, в течение 70-80-х гг. прошлого века только в США переселилось около 10 тыс. выход
9

цев из поволжских и южнороссийских колоний1. В Канаду же в течение последней трети XIX в. выехало около 75 тыс. меннони-тов, 10 тыс. лютеран и католиков, более 5 тыс. представителей прочих вероисповеданий, которые составили около 40% эмигрантов-немцев на Среднем Западе . В 1870-е гг. возникают немецкие колонии также в ряде стран Южной Америки, куда выехало немало бывших колонистов. Какие последствия имела эта акция для экономики и культуры, объяснять не приходится.
Наступление на немецкие поселения на этом не закончилось. В 1890-е гг. российские власти начали вмешиваться в систему образования. 24 февраля 1897 г. Государственный Совет министерства народного просвещения распорядился по мере возможности вводить в школах бывших иностранных колонистов преподавание на русском языке, оставив изучение родного языка и Закона Божьего их исповедания в числе уроков, необходимых для усвоения этих предметов. С одной стороны, данный шаг был направлен на введение единой с русскими школами программы образования, что давало бы возможность немцам продолжать обучение в учебных заведениях последующих ступеней вплоть до университетов. С другой - это означало и давление на национальную школу, и немцы опасались, что будут лишены возможности обучать своих детей на родном языке. Это вызвало новую волну эмиграции из России за океан.
События начала XX в. не обошли стороной немецкое население России. Сначала правительство П.А.Столыпина инициировало кампанию по ограничению гражданских прав иностранных граждан, в том числе немецких колонистов в вопросах землевладения в трех губерниях Западного края (Киевской, Волынской и Подольской). Однако внесенный в Государственную думу в 1910 г. законопроект вызвал недовольство у думского большинства, а потому в мае 1911 г. правительство вынуждено было забрать его «на доработку». Но уже в 1912 г. он был повторно внесен в Думу с некоторыми поправками и на этот раз принят. Согласно этому закону, немецкие колонисты, принявшие российское подданство после 1888 г., ограничивались в праве приобретения земельной собственности. К упоминавшимся ранее губерниям на этот раз была добавлена Бессарабская.
1914 год... С этой датой связана еще одна трагедия немецкого народа. Начавшаяся первая мировая война дала повод шовинистически настроенной части общества начать антинемецкую кампанию в России. Она нашла свое выражение, в первую очередь, в депортации немецкого населения из 100-километровой приграничной с Австро-Венгрией и Германией зоны. Произошли погромы в крупнейших городах, в том числе Петрограде и Москве, были
10

введены так называемые ликвидационные законы. Эти шаги правительства, поддержанные, а иногда и инициированные частью общества в лице, например, депутатов Государственной думы, государственных чиновников, представителей предпринимательских кругов, шовинистически настроенными представителями интеллигенции и простого народа, усилили латентный национальный конфликт. Немцы видели две возможности выхода из этой ситуации: эмиграция за рубеж или миграция на окраины России, как можно дальше от политического Центра. Говорить о соотношении этих возможностей достаточно сложно, но одно известно - число мигрировавших в Сибирь, Центральную Азию и на Дальний Восток превысило численность эмигрантов.
Пришедшие к власти большевики не оставляли без внимания национальный вопрос. Уже в первые послевоенные годы при ЦК РКП(б) были образованы бюро национальных секций для работы с национальными меньшинствами. Главная задача этих структур сводилась к тому, чтобы облегчить распространение большевизма среди народов России, в том числе и среди немецкого населения, осуществить его советизацию, поставив тем самым под жесткий политический контроль. Однако политическая работа среди немцев не давала должной отдачи. Об этом свидетельствуют, например, следующие данные. В Западносибирском крае в первой половине 1920-х гг. проживало 86 759 немцев, из которых лишь 214 состояли в партии, 215 - в комсомоле, а 182 были пионерами3. В работе крестьянских комитетов принимало участие всего 6% немецкого населения региона. Все это говорит о том, как неохотно немцы воспринимали новые политические веяния. При этом следует помнить, что часть немцев-активистов была либо прислана на места из центра, либо совсем недавно находилась в качестве военнопленных в лагерях. В целях усиления работы с национальными меньшинствами в 1923 г. партийные и советские власти пошли на создание национальных сельских советов. К 1925 г. в Сибирском крае было образовано 56 немецких и 30 смешанных сельсоветов. Однако эти шаги не принесли желаемых результатов.
Необходимо было принимать более радикальные меры, а потому уже в середине 1925 г. заговорили о возможном создании национальных районов, в частности немецких. Сказалась здесь и ситуация, которая сложилась к тому времени в среде немецких крестьян. По одну сторону стояли достаточно сильные в экономическом и организационном плане меннонитские общества, не терпевшие вмешательства в свои дела, а с другой стороны им противостояли партийные и советские органы, стремившиеся к полному контролю за их жизнью. И именно создание немецких национальных районов, по замыслу властей, должно было сначала осла
11

бить, а затем и вовсе исключить меннонитские организации из общественной жизни немецкого населения.
4 июля 1927 г. ВЦИК принял решение: выделить в Славгород-ском округе Немецкий район с центром в селе Гальбштадт. То есть созданная сверху квазиавтономия имела конкретную задачу - привлечь экономические и людские ресурсы для построения социализма в отдельно взятой стране. Немецкие районы должны были стать механизмом советизации деревни, население которой, по словам современников, было сплошь кулацким . Каково было отношение рядовых немцев к данной акции? Сегодня говорить об этом достаточно трудно. Вероятно, многие из них надеялись, что в рамках национального района у них появится возможность сохранить традиционную культуру, язык, верования и в целом привычный жизненный уклад. Являясь консерваторами по натуре, они надеялись остаться в стороне от тех акций, которые проходили в СССР, ибо в течение более чем ста лет у них выработалась такая черта, как невмешательство в большую политику и привычка безропотно, по крайней мере внешне, переносить тяготы, выпадающие на их долю по вине власть предержащих. Однако на этот раз события развернулись несколько иначе.
Смена политического курса после смерти Ленина не замедлила сказаться на всех сторонах жизни советского общества. Экономические дискуссии закончились победой Сталина и сторонников ускоренной индустриализации. А для этого необходимо было выжать все средства из деревни. «Новый курс» в сельском хозяйстве после кризиса хлебозаготовок 1928-1929 гг. был нацелен на коллективизацию индивидуальных хозяйств.
Немецкий крестьянин в Сибири традиционно был весьма зажиточным. Достаточно сказать, что доля средне- и крупнокапиталистических хозяйств составляла до 60%э. Немецкая деревня являлась на тот момент одной из самых обеспеченных машинами и механизмами, главным образом американского производства. К середине 1920-х гг. немецкое хозяйство начинает восстанавливаться от нанесенного ему гражданской войной и экономической разрухой урона. В 1928 г. по основным хозяйственным показателям немецкий крестьянин достиг довоенного уровня. Наблюдается заметный рост сельскохозяйственного производства: в конце 1920-х гг. на одно хозяйство в Немецком районе производилось свыше 422 руб. товарной продукции (средний показатель для Славгородского округа составлял 270 руб.), товарное производство зерна достигло 80%, до 50% к площади посева составлял пар (по округу - 8%); обеспеченность сложными машинами также была выше, чем в целом по округу - 0,45 трактора на 100 га посева (по округу - 0,24).
12

Для хозяйственного развития немецкой деревни первой трети XX в. характерной чертой является высокий уровень кооперированное™. Уже накануне 1917 г. охват немецких хозяйств различными формами кооперации составлял от 30 до 100%, к концу 1920-х гг. этот уровень был достигнут вновь. Основными формами кооперации в немецкой деревне были кредитные, племенные, семеноводческие, мелиоративные, машинные товарищества, масло-дельческие артели. Немецкие крестьяне являлись основными производителями высококачественного сливочного масла северо-запада Алтая (9 маслоартелей, в которых на 1929 г. было занято 2816 человек), до 80% произведенного ими масла вывозилось за пределы Сибири (Москва, Ленинград), до 50% вывезенного масла отправлялось на экспорт в Великобританию и Германию6.
Это была не извращенная кооперация, навязываемая коммунистическим режимом, а подлинная кооперация свободных крестьян на истинно добровольных началах. Крестьянам были понятны выгоды от такой кооперации. А потому, полагая, что они имеют уже достаточно высокую степень коллективизации, немцы не проявили рвения в осуществлении планов «большого скачка». Не стоит много говорить о том, что насильственная коллективизация встретила по всей стране упорное сопротивление. В немецкой деревне эта акция также вызвала недовольство, которое нашло свой выход в открытой и латентной формах. Не касаясь первой, под которой подразумеваются вооруженные выступления, например в Гальбш-тадте в 1930 г., остановимся на эмиграционном движении 1929— 1930 гг. как одной из форм скрытого сопротивления укрепляющемуся в СССР тоталитарному режиму. Для немецкого населения, несогласного с политикой партии и правительства, это был выход из продолжающегося национального конфликта. В чем заключалась причина противостояния сибирских немцев и властей? Причины были очевидны: коллективизация и раскулачивание; пятилетка; большие налоги и высокий уровень хлебозаготовок; антирелигиозная пропаганда; призывы юношей-меннонитов в армию; насильственное внедрение русского языка в национальных школах. Участие в антисоветских мероприятиях не только кулаков, но также середняков и бедняцкой части населения свидетельствует о том, что недовольство властями носило действительно общенародный характер.
К сожалению, немцы не имели возможности повлиять каким-то образом на проводимые акции. Им не оставалось ничего иного, как прибегнуть к уже ставшей привычной для них мере неповиновения - эмиграции за пределы Советского Союза. О том, насколько массовым было эмиграционное движение на этот раз, говорит тот факт, что только в Славгородском округе эмигранты состави
13

ли 25,6% немецкого населения, из которых 29% были зажиточные крестьяне, 56,4% — середняки и 14,6% — бедняки и батраки7. Еще более наглядно о массовости движения говорит то, что осенью 1929 г. оно охватило 1477 хозяйств. Далеко не всем желающим удалось покинуть СССР, многие вынуждены были вернуться на прежнее место жительства. Но эта акция нанесла серьезный удар по экономике региона.
«Немецкий кулак, сопротивляясь нашему наступлению, не стал стрелять из обреза, но дал политический бой, который куда сильнее по своему действию, чем тяжелая утрата отдельных активистов деревни от кулацкого обреза... Кулацкий террор - чепуха по сравнению с такой политической кампанией, которую провел немецкий кулак... ведь организовать и повести за собой в Америку на 13 году существования Советской власти бедняцко-середняцкие массы куда сложнее и эффективнее, нежели пристрелить темной ночью одиночку-активиста», - писали в своих сводках тех дней партийные деятели8.
Вот как выглядели последствия эмиграционной кампании 1929— 1930 гг. в экономике (см. табл.1).
Таблица 1. Экономическое состояние деревни по Немецкому району*
Скот и орудия труда
февраль 1929 г.
март 1930 г.
Лошади рабочие
4327
1990
Лошади нерабочие
2043
730
Коровы дойные
5045
1571
Плуги
1217
535
Молотилки
169
65
Центр хранения архивных фондов Алтайского края. Ф.38. Оп.7. Д.37. Л.96
Какова была реакция властей, чем они ответили на выступления немецкого населения? В первую очередь, они сделали все возможное, дабы выехало как можно меньшее число желающих. Из 1477 хозяйств Немецкого района, пожелавших эмигрировать, 1034 вынуждены были под давлением властей вернуться в Сибирь. После водворения немцев на места прежнего проживания поначалу были предприняты шаги по сглаживанию противоречий: была оказана финансовая помощь, выделялись материалы для восстановления порушенного хозяйства и т.д. Однако и в этих условиях мнимого либерализма партийные и советские органы проводили мероприятия по идеологической обработке населения.
Необходимо было оторвать массы от идеологов эмигрантского движения, в качестве которых выступали религиозные проповед
14

ники. Власти не нашли иного способа воздействия, кроме репрессий. Недаром секретарь Славгородского PK ВКП(б) отмечал, что «одни меры воспитательного порядка - убеждения, без сочетания с административно-судебным воздействием, являются бессильными» .
После убийства Кирова 1 декабря 1934 г. началось новое наступление на все, чуждое сталинскому режиму. Вновь вспомнили и о немцах, об их желании эмигрировать, о том, что они до сих пор получают денежные переводы из-за границы и не передают их в МОПР (Международная организация помощи борцам революции). Реакция на все это была однозначно репрессивной — велась работа по чистке партячеек: в них старались выявить как можно больше кулацких и прочих социально чуждых элементов. В 1934-1935 гг. по Немецкому району прокатилась волна антинемецких кампаний в рамках этнических чисток (дело Гальбштадтской МТС, дело контрреволюционной фашистской организации и т.д.). Репрессии 1937-1938 гг., военных лет утопили в крови стремление немецкого народа к независимости и самостоятельности.
Относительное потепление в отношениях между российскими немцами и властями наблюдается в годы хрущевской «оттепели». В это время с немцев были сняты обвинения, выдвинутые против них в годы войны, начали восстанавливаться институты национальной культуры. Но потепление это было кажущимся, ибо допускались лишь те мероприятия, которые не противоречили политике партии, да и протекать они должны были так, как укажут власти, т.е. без лишней самостоятельности и под контролем. Однако многие немцы во второй половине 1950-х гг. это недопоняли, приняв стремление властей реабилитировать их народ за чистую монету, за что и поплатились. В первую очередь это коснулось тех, кто заговорил о восстановлении автономии немцев в Поволжье как о главном реабилитационном мероприятии. Но это не входило в программу властей и потому было пресечено самым суровым образом. Вплоть до конца 1980-х гг. немцы фактически никак не заявляли о себе на общественно-политической арене СССР.
Перестройка во внутренней и внешней политике в корне изменила существующую ситуацию. Получив право говорить, немцы заявили о том, что в условиях данного политического режима у них нет возможности сохраниться как самостоятельной национальной группе, т.е. развивать национальную культуру и язык. Начался новый этап эмиграции немецкого населения из республик Союза. Только с 1987 по 1990 г. СССР покинуло 1056 тыс. немцев . Столь высокие темпы эмиграции заставляли определенные круги задуматься: по данным всесоюзной переписи населения 1989 г., в СССР проживало 2 035 807 немцев1 . При таких тем
15

пах выезда на постоянное место жительства в ФРГ к началу XXI в. субнациональная немецкая группа могла просто исчезнуть. А потому нужна была идея, которая удержала бы немцев в СССР. И эта идея была вскоре найдена - в очередной раз, но уже в совершенно иных политических условиях, заговорили о восстановлении немецких автономий, которые были ликвидированы в годы сталинизма. В ряде исследований последних лет основная заслуга в инициировании и реализации данной идеи приписывается исключительно обществу «Wiedergeburt» - «Возрождение»   . Даже при поверхностном изучении документов в глаза бросается то, что идея восстановления Немецкого района на Алтае каждой из сторон - немцами и властями края - наполнялась разным содержанием. Если население, горя идеей воссоздания национального района, подразумевало под ней в первую очередь создание механизмов возрождения и сохранения немецкого языка и культуры, то представители краевых органов, поддерживая стремление немецкого населения, говорили прежде всего об экономических выгодах, которые принесет это решение. Для большей иллюстративности позволим себе привести два высказывания, прозвучавшие на сельских сходах. Первое принадлежит сельскому учителю, второе - представителю номенклатуры. «Неважно, что мы будем иметь от немецкого района в экономическом плане, давайте подумаем о своей культуре, о своих детях...»   . «Край тоже за район. Мы отлично видим экономическую выгоду от создания немецкого района...»14.
Таким образом, в основу негласной концепции создания и развития Немецкого района была заложена идея преуспевающей экономической зоны. Однако был совершенно упущен культурный аспект, хотя лишь параллельное развитие экономики и культуры позволило бы удержать коренное население от выезда в Германию. Но этого не произошло, а потому все ожидания немцев, связанные с восстановлением национальной автономии, не оправдались. Немцы, прибывающие из республик Центральной Азии, из-за высокой степени их ассимилированности не в состоянии воспринять идеи национальной культуры. Именно этим и объясняется провал в работе по сохранению культуры и языка немцев в России. В результате процесс эмиграции продолжился.
Таким образом, уже в течение более ста лет немцы России -СССР - России живут в состоянии латентного национального конфликта, основа которого кроется в первую очередь в непонимании государством их устремлений. К сожалению, до сих пор государство старалось решить все методом диктата. На самом же деле выход из создавшейся ситуации необходимо искать сообща, идти к достижению общей цели одной дорогой.
16

Примечания:
1 Богина Ш. А. Иммигрантское население США. Л.: Наука, 1976. С.24.
2 Stumpp К. Das Rußlanddeutschtum in Übersee // Heimatbuch der Deutschen aus Rußland. Stuttgart, 1966. S.12.
3 Бруль В. Й. Немцы в Западной Сибири. В 2 ч. Ч. 1. Топчиха, 1995. С.25.
4 Краткий отчет ВЦИКу о положении немецкого крестьянства в Сибири члена ВЦИК, заместителя наркома просвещения РСФСР В.А.Курца // Новое время (Neue Zeit). 1994. № 35. 22 марта.
D Центр хранения архивных фондов Алтайского края. Ф.233. Оп.1. Д.799-803, 805, 808, 810, 812. Подсчет.
6 Там же.Подсчет.
7 Там же. Ф.38. Оп.7. Д.37. Л.96.
8 Там же. Д.41. Л.1.
9 Там же. Оп.6. Д.57. Л.9.
10 Deutschland : Rückgang des Zuzugs von Ausländern // http://www. Demographie, de./newslettei7deutschlano7azssiedlerrueckgang.htm. S.2.
11 Национальная доктрина России (проблемы и приоритеты) / Под ред. А.И.Подберезкина. М.: Агентство «Обозреватель», 1994. С.33.
12 Шлейхер И. И. К вопросу о восстановлении Немецкого района на Алтае // Немцы Сибири: история и современность : Материалы междунар. науч.-практ. коне))., Омск, 17-19 апр. 1996 г. Омск: Омский филиал ОИИИФФ СО РАН, 1994. С.44.
13 Текущий архив Немецкого национального района Алтайского края. Ф.8. Оп.1. Д.282.
14 Там же. Ф.23. Оп.1. Д.276.
А.Герман, Саратов
Репрессии как неотъемлемый элемент политики большевистского режима по отношению к российским немцам
Подавляющее большинство российских немцев появилось в России после 1763 г. из германских и некоторых других соседних государств, где к тому времени уже вполне сложилась западноевропейская цивилизация с такими основополагающими ценностями, как абсолютизация частной собственности, индивидуализм, рационализм, протестантская этика, возвеличивающая мирской профессиональный труд как богоугодное дело (подавляющее большинство переселенцев, как известно, были протестантами).
Естественно, что это сформировало ментальность переселенцев, с целым рядом своеобразных национальных черт: высокой религиозностью, строгим следованием христианским заповедям, организованностью, дисциплинированностью, исключительным трудолюбием, любовью к порядку, рачительностью, развитым чувством хозяина своей собственности, почтительным отношением к собст
17

венности ближнего и т.п. В России реакция на такой образ немца, как известно, была разная: от уважения и восхищения до неприязни и ненависти.
Российские немцы, в силу объективных и субъективных причин, в течение многих десятилетий смогли сохранить свою национальную идентичность, традиции и обычаи старой родины. С конца XIX в. в обстановке обострения отношений с объединившейся и усилившейся Германией это стало играть роль известного раздражителя для националистически настроенной части российского общества и ухудшило положение немцев в России. В годы первой мировой войны на волне великорусского шовинизма российские немцы подверглись прямым гонениям, «борьба с немецким засильем»  санкционировалась и во многом проводилась
самим государством.
Идеология большевизма и национальная психология российских немцев имели очень мало точек соприкосновения. Их противостояние после установления большевистской диктатуры становилось неизбежным. Однако на первых порах немцы, как и другие малые народы России, оказались в плену иллюзий, вызванных провозглашением «Декларации прав народов России». Известно, в частности, что представители немецких колоний Поволжья на своем съезде в феврале 1918 г. приняли решение ходатайствовать перед Советским правительством о создании национально-территориальной автономии немцев Поволжья .
На деле большевики руководствовались не стремлением к свободному и суверенному развитию наций, а лишь тактическими соображениями: желанием заручиться поддержкой нерусских народов  и  облегчить  тем  самым  развертывание  революционного процесса. Нарком по делам национальностей Сталин втолковывал делегатам одного из национальных совещаний в мае 1918 г., что дать автономию для того, чтобы внутри нее вся власть принадлежала национальной буржуазии, советская власть не может. Она за такую автономию, «где бы буржуа всех национальностей были устранены не только от власти, но и от участия в выборах правительственных органов» . Именно по такому сценарию создавалась Автономная область немцев Поволжья в 1918 г. Об этом свидетельствует вся деятельность по ее созданию, которую осуществлял Поволжский комиссариат по немецким делам. Ему прямо предписывалось стать «идейным центром социалистической работы среди немецкого трудового населения», обеспечить «народное самоуправление на советских началах»3.
Кроме того, большевики рассматривали национальную идею, приверженность национальным интересам как главное препятствие на пути социалистического или коммунистического универ
18

сализма, пролетарского интернационализма и тоталитарной государственности. Поэтому установка на постепенное исчезновение национального начала входила как неотъемлемый элемент в социальную, социокультурную и политическую программу большевистского режима. Реализация такой установки предполагалась именно через национально-территориальный тип автономии и федерации, поскольку в этом случае обеспечивались централизм коммунистической партии, ее цементирующая роль между всеми этнополитическими образованиями, возможность осуществления ею властных и управленческих функций в интересах создания всемирного бесклассового общества без государств и национальных различий.
Автономия советского типа получила гарантии территориальной целостности, создания образовательных и культурных институтов на собственных национальных языках. В ней стимулировались местные кадры, проводилась так называемая «коренизация», в общем русле развития страны осуществлялась насильственная модернизация экономики и др.
Вместе с тем все эти меры находились в подчиненном положении по отношению к «классовой» политике, которая всегда доминировала. На примере истории АССР немцев Поволжья, немецких национальных районов очень хорошо видно, что автономия советского типа была лишена фактического политического суверенитета, все провозглашенные ее национально-государственные права на практике являлись чистейшей фикцией. Достаточно сказать, что в 1937 г. по Конституции СССР Республика немцев Поволжья должна была подчиняться высшим органам государственной власти РСФСР, а фактически подчинялась обкому ВКП(б) соседней с нею Саратовской области4.
Эфемерность национально-государственных прав союзных и автономных республик стала особенно заметна с середины 1930-х гг., когда постепенный отход от концепции мировой революции, утверждение курса на построение и, возможно, длительное существование социализма в одной стране, привели к существенным изменениям национальной и, в частности, языковой политики. Русский язык стал рассматриваться в качестве единственного универсального средства общения. На смену административной кампании «коренизации» пришла противоположная по своей направленности, более жесткая кампания «борьбы с национализмом». Именно в русле данной кампании в конце 1930-х гг. были ликвидированы немецкие национальные районы.
Глобальные социальные эксперименты, перевернувшие весь уклад жизни населения бывшей России после 1917 г., широкомасштабные репрессии и насилие,  всевластие ВКП(б) уравняли
19

между собой в Советском Союзе все нации и народности, союзные и автономные республики, края и области, всех граждан в своем национальном и человеческом бесправии. В этом плане советские немцы и их национально-территориальные образования никогда не были исключением из общих правил.
Анализ фактического материала позволяет сделать вывод, что в автономии немцев Поволжья, в немецких районах и селах Украины, Сибири, Кавказа и других регионов имели место те же процессы, вызывавшиеся политикой центрального большевистского руководства, те же негативные проявления тоталитарной системы, что в других местах советской страны на различных этапах ее существования. Вместе с другими народами России и Советского Союза немцы пережили военный коммунизм, продразверстку и голод, коллективизацию и раскулачивание, колхозно-крепостническую систему 1930-х гг. и порожденный ею новый голод, «большой террор» и тяготы войны, послевоенную нужду.
Однако в политике государства по отношению к немцам имелась и своя специфика. Она порождалась, прежде всего, их мен-талыюстью, сложившимися представлениями о немецком этносе. В частности, у большевистского руководства страны, особенно в первые годы, очевидно еще с дореволюционных и довоенных времен, существовало мнение, что все колонисты - в основном зажиточные крестьяне, «крепкие хозяева», а немецкие колонии -«кулацкие гнезда». Отсюда - более интенсивное и жесткое, чем у других, «выкачивание» у немецких крестьян продовольствия, иных материальных ценностей в годы гражданской войны. Особенно досталось поволжским немцам, которые все годы гражданской войны находились под властью большевиков. Не случайно именно Область немцев Поволжья стала эпицентром голода в Поволжье и понесла самые тяжелые людские потери5.
Следует отметить еще и такой существенный момент. Одной из главных особенностей национально-государственной системы, сложившейся в послеоктябрьской России, была ее направленность на уничтожение фактического неравенства народов. Механизм территориальной автономии подавался как средство оказания помощи малым и отсталым народам со стороны более развитого - русского. «Выравнивание» обеспечивалось за счет перераспределения центром материальных и финансовых средств между различными регионами страны. В этом процессе Автономия немцев Поволжья была едва ли не единственным исключением. Поскольку немцев считали «культурной и развитой нацией», их автономия в большой мере выполняла донорские функции, являясь одним из важных поставщиков продовольствия в общесоюзный фонд. Что же касается помощи центра, то она предоставлялась республике, все
20

по той же причине, на общих со всеми губерниями, краями и областями РСФСР основаниях. Исключения делались крайне редко, неохотно, как правило, когда ситуация требовала принятия неотложных мер, например, выделения средств на развитие национального образования в самом начале 1930-х гг. По этой причине АССР немцев Поволжья до конца 1930-х гг. отставала в своем развитии от многих других автономий РСФСР. Примерно такая же ситуация существовала и в немецких районах.
В свою очередь, немцы тоже относились к режиму с недоверием. Именно ментальностью российских немцев объясняется то, что они оказались в числе народов нашей страны, наиболее долго, сложно и трудно адаптировавшихся к созданному большевиками общественному строю. В годы гражданской войны немцы Украины и некоторых других регионов активно участвовали в борьбе с большевистской властью . В белой армии существовали даже немецкие национальные формирования (например, бригада немецких колонистов и военнопленных, численностью 3 тыс. человек, в армии Врангеля)7. Поволжские немцы, правда, мобилизовыва-лись в Красную Армию, однако рвения к службе не проявляли. Их дезертирство достигало беспрецедентных размеров. Немецкие красные формирования существовали недолго и нигде не отличились. Более того, 2-й Бальцерский полк был расформирован за отказ идти в атаку и уход с боевых позиций8. Причем это не было связано с какими-то идеологическими соображениями. Просто поволжские колонисты, в большинстве своем, отвергали саму войну, необходимость убивать, им претил отрыв от привычного крестьянского образа жизни. Вместе с тем они активно участвовали в крестьянском восстании 1921 г., отстаивая свое право на собственность, традиционный образ жизни. Большевики в ответ, после подавления восстания, учинили массовую расправу над его участниками, подвергнув расстрелу сотни людей .
Неприятие немцами большевистской идеологии после гражданской войны настолько бросалось в глаза, что режиму приходилось принимать в этом направлении специальные меры. Так, в январе 1924 г. пленум обкома РКП(б) АССР немцев Поволжья на специальном заседании вынужден был отметить «политическое отставание» немецкого крестьянства от русского, более слабое восприятие им «коммунистических идей». Пленум определил ряд мероприятий, направленных на усиление «политической работы» среди крестьян-немцев1 .
Большевистские эксперименты вызывали, как правило, негативную реакцию немцев, которые отвечали упорным сопротивлением на попытки взломать их традиционный жизненный уклад. А это, естественно, приводило к жестоким карательным мерам
21

со стороны режима. Характерным примером может служить коллективизация. Немецкие крестьяне яростно сопротивлялись ей, хорошо понимая, что это означает разрушение их жизненных устоев. Уже к началу 1930 г. волнения охватили десятки сел в Поволжье, на Украине, в Сибири и других регионах. В ряде случаев волнения перерастали в восстания, на какое-то время свергалась советская власть в тех или иных селах (Мариенфельд в Поволжье, Гальбштадт на Алтае и др.)11. Характерным явлением для немецких сел была совместная защита крестьян, подлежавших раскулачиванию. В иных селах их жители по два-три дня не давали раскулачить и вывезти своих односельчан. Это удавалось сделать только с применением вооруженной силы. Но даже после этого крестьяне продолжали требовать возврата высланных из села, возвращения отобранного имущества.
Конечно, нельзя обойти того факта, что большевикам удалось расколоть немецкое население страны. Среди немцев был слой людей, безоглядно принявших большевистский режим, служивших ему верой и правдой. Коллективизацию и раскулачивание в немецких селах проводили те же немцы-односельчане, а не кто-то со стороны. Эти же люди писали и доносы на своих соседей, коллег по работе, принимали участие в репрессиях, подчас сами становясь их жертвами. Объективности ради, надо отметить, что слой таких людей среди немецкого населения был не слишком многочислен12. Однако свою малочисленность эти люди компенсировали недюжинным упорством и педантизмом в достижении цели, особой жестокостью и непреклонностью. Именно такого рода деятелям удалось к лету 1931 г. поставить на колени немецкую деревню в Поволжье, еще зимой 1929/1930 г. бушевавшую массовыми протестами против коллективизации. По всей стране было  объявлено,   что   Республика  немцев   Поволжья  первой в СССР завершила сплошную коллективизацию крестьянства13. В данном случае мы имеем пример проявления некоторых черт немецкой ментальности на службе тоталитаризма, ведь сходным образом себя вели и нацистские функционеры в Германии.
Необъективными и эмоционально односторонними являются утверждения некоторых политиков и историков из среды российских немцев о том, что у большевистского режима к советским немцам была особая ненависть, что по отношению к ним и к их национально-территориальным образованиям (Республике немцев Поволжья, национальным районам) проводилась особая политика геноцида, сходная с той, что проводили германские нацисты в отношении евреев.
Объективные исследования показывают, что к антинемецким репрессиям правящий режим прибегал лишь тогда, когда немцы
22

СССР, становясь, как и другие народы нашего государства, жертвами социальных экспериментов и попадая в связи с этим в тяжелое положение, пытались найти выход из него, используя некоторые специфические возможности этноса, имевшего исторические корни за пределами страны (это стремление вернуться на историческую родину, апелляция за помощью к эмигрировавшим родственникам и знакомым, получение материальной помощи и моральной поддержки из-за границы и т. д.).
Понятно, что на такие попытки немцев советское руководство реагировало крайне негативно, поскольку они дискредитировали большевистский режим перед мировым сообществом, раскрывая истинное положение дел в «государстве рабочих и крестьян», осложняли отношения Советского Союза с Германией и другими странами, т. е. «играли на руку мировому империализму». Ярким примером такого рода могут служить жестокие репрессии против советских немцев в 1934-1935 гг., так называемая борьба против фашистов и их пособников, направленные против получения немцами СССР гуманитарной помощи из-за рубежа. Вспомним, как обосновал ЦК ВКП(б) в своем постановлении от 5 ноября 1934 г. необходимость этих репрессий: «...в районах, населенных немцами, за последнее время антисоветские элементы активизировались и открыто ведут контрреволюционную работу. Между тем местные парторганизации и органы НКВД крайне слабо реагируют на эти факты, по сути делают попустительство, совершенно неправильно считая, будто наша международная политика требует этих послаблений немцам и другим национальностям, проживающим в СССР и нарушающим элементарную лояльность к советской власти»^ (курсив наш. -А.Г.). Как видим, немцев обвиняли в действиях, причинявших вред режиму, а не в том, что они - немцы.
Нельзя отрицать и того бесспорного факта, что на политику советского руководства по отношению к «своим» немцам существенно влияли отношения СССР и Германии. Немцы Советского Союза не раз становились картой в политической игре двух держав, с помощью которой советское руководство пыталось реализовать свои планы. Поэтому в зависимости от конкретной политической конъюнктуры в советско-германских отношениях политика центра по отношению к «советским» немцам либо смягчалась (1920-е гг.), либо ужесточалась (после прихода в Германии к власти Гитлера).
Ликвидация Республики немцев Поволжья, депортация немецкого населения европейской части СССР в Сибирь и Казахстан стали следствием крайнего обострения отношений между Германией и СССР, принявших форму открытого военного столкнове
23

ния. Эти политические акты, совершенные сталинским руководством страны, показали истинную цену большевистских рассуждений о правах наций.
Депортация и последовавшие за ней «трудармия» и спецпоселение, несомненно, причинили немцам СССР тяжелый урон, нанесли глубочайшую моральную травму. Однако эти явления нельзя назвать геноцидом. Немецкие граждане Советского Союза стали жертвами перестраховки, принявшей присущую сталинскому режиму грубую форму в условиях суровой и жестокой войны. Вспомним, что депортации, наряду с немцами, в годы войны подверглись десятки народов, что использование принудительного труда в СССР приняло практически всеобщий характер. В «труд-армии» отбывали повинность даже «непровинившиеся» народы, в частности казахи, узбеки, киргизы и др., не говоря о десятках миллионов политзаключенных.
После смерти Сталина, и особенно после 1955 г. отношение смягчившегося режима к советским немцам заметно улучшилось, тем не менее  их  реабилитация в полной  мере произведена не была. Имеющиеся исследования, затрагивающие эту проблему (А.Айсфельда, Т.Иларионовой и др.)15, а также анализ партийных документов 1950-1980-х гг. позволяют предположить, что полная реабилитация не была проведена по ряду причин, в том числе и из-за все той же, с точки зрения властей, низкой лояльности немцев к коммунистическому режиму. Быстро нараставшие с середины 1950-х гг. эмиграционные настроения с ориентацией на ФРГ (а не на ГДР), апелляция к Западу, активное вмешательство Западной Германии в ситуацию с советскими немцами, ее постоянные демарши против дискриминации немцев в СССР, выступления за соблюдение прав человека в отношении них, - все это вызывало у советского руководства, как и в начале 1930-х гг., сильнейшее раздражение. Отмеченные выше факты квалифицировались как «антисоветские проявления», что, естественно, формировало по отношению к советским немцам общую неприязнь со всеми вытекающими отсюда последствиями. Советское руководство понимало, что в случае воссоздания Немецкой автономии суверенитет Советского Союза столкнулся бы с государственным патернализмом. ФРГ наверняка попыталась бы взять на себя роль зарубежного покровителя внутрисоветской немецкой государственности. В условиях «холодной» войны и противостояния двух общественно-политических систем это выглядело как серьезная и необоснованная уступка позиций идеологическому и политическому противнику.
Таким образом, политика большевистской власти по отношению к немецкому этносу в России и СССР - это в большинстве своем
24

политика дискриминации и репрессий. Определялась она следующими основными факторами:
1) общей репрессивной политикой большевистского режима, вытекавшей из его внутренней природы;
2) сложной адаптацией немецкого этноса к большевистской власти, его негативной реакцией на важнейшие «социалистические» преобразования, апелляцией с просьбами о защите при нарушении прав к Западу, т. е. к идеологическому и политическому противнику большевизма;
3) отношениями между СССР и Германией. В частности, в экстремальных условиях войны большевистская власть, помня о слабой лояльности «своих» немцев, пошла на неадекватную перестраховку, подвергнув их депортации, «трудармии», спецпоселению.
Сделанные выводы не претендуют на абсолютную правильность и законченность, возможно, в чем-то кажутся спорными. Тем более они не оправдывают режим, запятнавший себя кровью миллионов жертв. Однако, как представляется, они позволяют подняться над еще бытующими ненаучными эмоционально-субъективными представлениями о советском периоде в истории российских немцев, их взаимоотношениях с тоталитарной властью, позволяют извлечь исторические уроки и в соответствии с ними решать «немецкую» проблему в современной России, избегая ошибок прошлого.
Примечания:
1 Герман А. А. Немецкая автономия на Волге. 1918 - 1941. В 2 ч. Ч. 1. Автономная область, 1918-1923. Саратов, 1992. С. 15.
2 История России. В 2 т. Т. 2. М., 1995. С. 136.
3 Герман А. А. Указ. соч. С. 19.
4 Там же. Ч. 2. Автономная республика, 1924-1941. Саратов, 1994. С. 177-178.
5 Там же. Ч. 1. С.45-66, 93-96, 113-146.
6 Безносов А.И. К вопросу об участии немецких колонистов и меннонитов в гражданской войне на юге Украины (1917-1921 гг.) // Вопросы германской истории: немцы в Украине. Днепропетровск, 1996. С. 112-125; Малиновский Л.В. История немцев в России. Барнаул, 1996. С.88-90.
Доклад оперативной части особого отдела Кавказского фронта о составе армии генерала Врангеля // Воен.-ист. журн. 1998. № 2. С.50-61.
8 Герман А. А. Указ. соч. Ч. 1. С.85-39.
9 Там же. С.97-112.
10 Герман А. А. Указ. соч. Ч. 2. С.57.
Там же. С. 103; Бруль В. И. Немцы в Западной Сибири. - В 2 ч. Ч. 1. Топ-чиха, 1995. С.110-113.
Об этом можно судить, в частности, но соотношению коммунистов и комсомольцев к общей численности немецкого населения в АССР немцев Поволжья и в немецких районах, сравнив его с аналогичным показателем областей и районов, имевших, к примеру, в своей массе русское или украинское население. 13 Герман А. А. Указ. соч. Ч. 2. С. 114-116.
Цит. по: Герман А. А. Указ. соч. С.332.
25

1Ь Айсфельд А. Российские немцы в послевоенных советско-германских отношениях // Отеч. история. 1996. № 3. С. 115-128; Иларионова Т. С. Желания и возможности : Проблемы выезда немцев из СССР в контексте послевоенных советско-западногерманских отношений (1955-1964) // Миграционные процессы среди российских немцев: исторический аспект: Материалы междунар. науч. конф., Анапа, 26-30 септ. 1997 г. М., 1998. С.367-384; Армборст К. Эмиграция российских немцев в ФРГ в 1970-1987 гг.: основания и причины // Там же. С.385-392; Хердт В. Внешняя и внутренняя миграция российских немцев последнего десятилетия в зеркале статистики и в оценке политиков // Там же. С.393-406.
Д.Брандес, Дюссельдорф
Защита и сопротивление российских немцев (1917-1930-е гг.)
В этой статье хотелось бы коснуться вопроса о том, какова была реакция российских немцев на давление и репрессии со стороны советского режима. На наш взгляд, термины, которыми обычно в таких случаях оперируют - приспособленчество или сопротивление, может быть, коллаборационизм и сопротивление, не отражают всего комплекса реакций и поведенческих структур российских немцев.
За последнее десятилетие опубликовано большое количество работ, посвященных репрессиям против советских немцев1. Однако до сих пор мало изучалось поведение немцев в советский период. Это объясняется характером письменных источников, которыми располагают исследователи, и осторожностью, с которой они относятся к воспоминаниям очевидцев - письменным и устным.
Возникает вопрос, какими терминами мы можем тут оперировать. Мы предлагаем для характеристики немецкого населения, которое в большинстве своем являлось сельским, ввести понятие «резистентность» (Resistenz), которое взято нами из медицины и более точно переводится на русский язык как «сопротивляемость или устойчивость», в данном случае мы понимаем реакцию организма на болезнь. (Впервые этот термин был использован в исследовательском проекте «Бавария в период национал-социализма» для оценки весьма прохладного отношения к национал-социализму большинства верующего сельского населения.) Позже к этому термину стали прибегать и другие исследователи. В трактовке историка М.Брошата «резистентность - это сопротивляемость, это холодное отношение к власти, вне зависимости от причин и мотивов»2.
Резистентность может проявляться и в сохранении относительно независимых институтов и структур в обществе, в соблюдении нравственно-религиозных норм или в защите корпоративных или
26

экономических интересов, в приверженности прежним правовым, художественным и другим принципам, а также в активном противодействии отдельных лиц или целых групп, в гражданском неповиновении, в стремлении к объединению единомышленников вне национал-социалистических организаций или просто во внутренней приверженности отдельной личности убеждениям, противоречащим нацистской идеологии и пропаганде и в возникающем благодаря этому духовном иммунитете.
Все же для характеристики поведенческих реакций русских немцев, проживавших в сельской местности, я считаю более подходящим немецкое слово «Abwehr» и соответствующее ему слово «защита». Во-первых, дифференцируя эти понятия, мы можем избежать опасности всякий конфликт с властями рассматривать как резистентность. Во-вторых, немецкие деревни, как правило, выступали солидарно против репрессий и давления со стороны партии и государственной власти. Эти репрессии часто проводили представители других этнических групп, городские лейте ли или бывшие немецкие военнопленные.
Нам кажется, что этот термин поможет глубже и точнее охарактеризовать реакцию сельского населения. Конечно, нельзя обойтись и без термина «сопротивление», однако под ним следует понимать лишь такие открытые выступления против режима, как массовые забастовки, стачки, вплоть до вооруженных восстаний, т. е. те акции, которые требуют определенной организации. Национальному меньшинству обычно трудно бывает оказывать сопротивление, особенно когда это меньшинство (за исключением Республики немцев Поволжья) рассеяно среди других этнических групп. Характерным для образа жизни немцев из этнически гомогенных деревень или районов было стремление к самоизоляции, к тому, чтобы не допускать влияния политических организаций, к сохранению собственных, прежде всего церковных, традиций. На давление извне немецкая деревня отвечала солидарной защитой.
Выше уже говорилось о том, что вопросом «защиты» и «сопротивления» российских немцев историки занимались гораздо менее, чем темой репрессий. Одна из причин этого, на наш взгляд, заключается в том, что представители немецкого меньшинства и в дореволюционной России, и в СССР всячески демонстрировали свою лояльность. Такая позиция обуславливалась рядом причин и, прежде всего, тем, что как национальное меньшинство российские немцы не могли обходиться без защиты со стороны государства, так же как евреи в монархической Пруссии или Австрии.
Постоянная демонстрация своего благожелательно-нейтрального отношения к власти приносила плоды вплоть до 90-х гг. прошлого века, т. е. до тех пор, пока не началась русификация немецкой
27

начальной церковной школы. И на дискриминационные выплески во время первой мировой войны - депортацию с Волыни, ликвидационные законы, нападки в печати - российские немцы отвечали заявлениями о своей лояльности . Даже в воспоминаниях или в исторической литературе, посвященных депортациям в период второй мировой войны, в качестве доказательства несправедливости обвинений в реальном или потенциальном предательстве, приводятся рассказы о немецких партизанах, о самоотверженном труде советских немцев в тылу во имя победы .
Однако еще до революции, наряду с демонстрацией лояльности, ярко проявлялась и другая черта российских немцев - стремление обособиться от властей и от живущих по соседству представителей других этнических групп. До 1871 г. от рекрутской повинности колонистов ограждало попечительное управление, на них также не распространялась российская система землевладения, т. е. общинное владение землей. Проживание в национально однородной деревне и религиозные различия давали немцам возможность существовать в узком мирке, где можно было отгородиться от внешних влияний, существовать автономно, избегая вмешательства властей в их жизнь. Активное сопротивление властям не было в целом свойственно российским немцам, об этом свидетельствует их пассивность в период русификации или слабое участие в революционных событиях 1905 и 1917 гг.
С такими глубоко укоренившимися традициями российские немцы встретили новый режим.
На наш взгляд, именно приверженность этим традициям, а вовсе не восприимчивость к новой идее национальной автономии побудили лидеров российских немцев сразу же после революции добиваться такой автономии. Если до революции попечительное управление ограждало немцев от вмешательства в их жизнь российских властей, то после революции эту функцию должны были взять на себя автономные органы и институты. Именно этим и объясняются, как нам кажется, нереалистические представления российских немцев о характере автономии. Так, призыв немецких депутатов Новоузенского земства в январе 1918 г. можно рассматривать как попытку отделить поволжские немецкие колонии от общей политической линии. Депутаты писали, что давно уже назрело время вывести экономически-культурные вопросы немцев на базе национального самоопределения на новый, независимый путь.
Варенбургская конференция, состоявшаяся в конце февраля 1918 г., постановила отделить немецкие деревни от национально-смешанных волостей. Они предполагали объединиться в округа и присоединиться к «Федерации немцев на Волге», чьи органы
28

управления должны были вступить в непосредственные отношения с центральными органами управления Российской Федерации.
Эта попытка была заблокирована Сталиным через постановление комиссариата по немецким делам в апреле 1918 г.5
У причерноморских немцев преобладали две разные точки зрения на автономию (речь идет о периоде оккупации этой территории немецкими и австро-венгерскими войсками между февралем и ноябрем 1918 г.). В сущности, они преследовали одинаковую цель - одни выступали за подчинение немецких колоний германскому протекторату, другие - за создание так называемой «национально-персональной» автономии6.
После установления советской власти на Юге Украины причерноморскими немцами были организованы по этническому или конфессиональному признаку товарищества и региональные союзы. О меннонитском союзе достаточно много известно, о других существенно меньше. Иногда только название, например, «Объединение южнорусских колонистов и граждан германской расы».
В период установления советской власти меннониты стремились прежде всего оградить свою молодежь от военной службы. Они хотели организовать нечто вроде альтернативной службы и создать орган, который учредил бы и финансировал эту «лесную службу». Однако после переговоров с украинским правительством стало ясно, что власть вряд ли поддержит такую организацию. Им рекомендовали использовать для этих целей зарубежную помощь. После того, как Московский ЦК поддержал меннонитское «культурное хозяйство», в апреле 1922 г. был официально признан и «Союз потомков голландских выходцев на Украине». Российские меннониты, следуя примеру украинских, также объединились и создали свою структуру - всероссийское меннонитское сельскохозяйственное общество, которое было зарегистрировано в мае 1923 г. Оба эти объединения, украинское и русское, создали свои представительства на местах и занялись организацией товариществ для выведения чистосортного семенного материала, разведения коров и расширения молочного хозяйства. Они также пропагандировали расширение образовательной и благотворительной деятельности меннонитов. Но стремление этих этнически-конфессиональных союзов к независимости вступало в противоречие с линией немецкой секции при ЦК, стремившейся руководить всей деятельностью советских немцев или, по меньшей мере, взять все их организации под свой контроль. Принцип межрегионального этнически-конфессионального разделения немцев вступал в острое противоречие с национальной политикой Советов . Поэтому вскоре вместо объединений, организованных по принципу самоуправления, были созданы территориальные единицы, ко
29

торые должны были взять под свой контроль и провести советизацию немецкого национального меньшинства. Именно поэтому немцы Южной Украины и Западной Сибири активно выступали против образования так называемых «национальных районов» .
Экспроприация и уравниловка, которые власти начали проводить в немецких поселениях, прежде всего повлекли за собой разорение крупных и эффективных хозяйств. Однако возникшее социальное равенство между бывшими крепкими хозяевами и безземельными крестьянами привело к объединению общин и общему сопротивлению государственному и партийному аппарату. (Кажется, только немцы в Сибири использовали землю не по правилам передельной общины, а продолжали хозяйствовать на земле, которой владели еще до революции'.)
Колонисты не поддерживали сельсоветы. К тому же в них не могли избираться ни священники, ни те, кого объявляли «кулаками». Кандидатам в члены сельских советов было необходимо заручиться согласием или, по меньшей мере, к ним не должно было быть претензий со стороны партийных органов или групп бедноты, этими же органами организованными. Решающим было то, что те, кого выбирали в сельсоветы, не выражали интересов большинства колонистов. Они полностью зависели от партийных органов. Именно поэтому российские немцы использовали для обсуждения и решения своих вопросов такую форму, как традиционный сельский сход. Например, еще в начале 1930 г. крестьяне деревни Ново-Романовка в Западной Сибири твердо настаивали на том, чтобы все решения принимал сельский сход, а сельсовет лишь их выполнял. Это, конечно, противоречило линии партии, в соответствии с которой все должно было происходить наоборот - группа деревенской бедноты формулировала предложения, передавала их в сельсовет, а сельсовет принимал решение и обязывал сельский сход его выполнять  .
«О большевизме немецкий крестьянин знать ничего не хочет, -писал еще в 1926 г. немецкий консул в Одессе. - Не хочет признавать разделения на кулака, середняка и бедняка, которого в немецких колониях вообще не существует, и никак не поддерживает усилия по привлечению деревенской молодежи в пионеры и в комсомол. Молодежь подчиняется строгой семейной дисциплине, и это тормозит проникновение новых идей в ее среду. Молодые показывают пальцами на тех, кто участвует в пионерском движении»11. Никак не поддерживался в немецких колониях и союз безбожников.
В немецких поселениях было весьма невелико число желающих вступить в партию или взять на себя какие-либо руководящие функции. Немцы были очень слабо представлены и в местных
30

2 Наказанный народ Репрессии против российских немцев


партийных организациях. Дефицит кадров наблюдался и в Поволжской республике, где в так называемых «немецких», а на самом деле национально-смешанных «национальных» районах и в сельсоветах многие руководящие должности занимали представители других национальностей. В результате партийные органы подбирали свои кадры из бывших немецких и австрийских военнопленных, немецких рабочих и политэмигрантов, покинувших Германию. Например, в 1925 г. в Сибири только 34 из 214 руководителей были местными, остальные пришлыми. Но даже и этих «чужих» немцев постоянно не хватало, чтобы занять руководящие посты. Зачастую важнейшие задания поручались представителям других национальностей, не знавших местных условий и не владевших немецким языком. Это, с одной стороны, создавало барьер между партийными функционерами и немецкой деревней, а с другой - способствовало большей изоляции деревни от партийного контроля12.
Колонисты не выступали непосредственно против отделения церкви от школы, но старались организовать религиозное обучение детей вне школы. При этом организованные по демократическому принципу общины меннонитов, баптистов и пиетистов обладали определенными преимуществами перед иерархическими структурами в лютеранской и католической церквах. Там на место выбывшего или арестованного священника не мог быть выбран новый - простым голосованием членов общины. В апреле 1924-г. меннониты обратились к советскому правительству с требованиями, чтобы школа заняла нейтральную позицию по отношению к религии и чтобы воинская повинность была заменена «необходимо-полезной работой для государства». Усилия меннонитов, баптистов и толстовцев, их борьба за отмену воинской повинности увенчалась тогда определенным успехом. В законе 1925 г. о воинской обязанности было зафиксировано, что представители религиозных групп, чьи верования запрещали проходить воинскую службу еще до революции, могли выбрать альтернативную службу13.
В то же время российские немцы выступали и с организованным протестом против властей, особенно в Поволжском регионе. Тема вооруженных выступлений достаточно хорошо освещается в работах А.А.Германа. Так, поволжские немцы в 1918 и 1919 гг. организованно выступили против конфискации зерна и скота, против насильственной мобилизации их сыновей в Красную Армию. Непосредственное участие поволжские немцы приняли в так называемом «восстании голодных крестьян Поволжья» под руководством эсэров в 1921 г.14 К сожалению, мне неизвестны аналогичные работы, которые могли бы пролить свет на ситуацию в Причерноморском регионе.
31

Многое уже известно о вооруженном сопротивлении меннонитских колоний (благодаря воспоминаниям и историческим исследованиям эмигрантов-меннонитов) в период гражданской войны. Особенно хорошо изучена история обороны против отрядов Махно. К сожалению, мы располагаем весьма скудными сведениями о восстании в Гросслибентале в июле 1919 г. против направленной туда германской группы «Спартаковцы». Или о взаимодействии восставших колонистов с белогвардейскими частями генерала Деникина15.
Вторая волна организованных актов сопротивления российских немцев была направлена против антирелигиозных мероприятий, коллективизации и раскулачивания, проводимых советскими и партийными органами. Эти протесты прокатились по всем немецким поселениям от Волги до Казахстана.
Так, в Республике немцев Поволжья в конце 1929 г. крестьяне 39 деревень совместно выступили в поддержку пострадавших от раскулачивания собратьев-колонистов. Так же как и в русских деревнях, протестами поволжских колонистов руководили женщины, против которых ГПУ не всегда рисковал прибегать к таким жестоким мерам, как арест или расстрел. Колонисты пытались помешать высылке кулаков и освобождали арестованных крестьян. Они не только забирали назад свое имущество из колхозов, но и возвращали кулакам то, что было у них конфисковано. Они избивали представителей власти, громили партийные помещения. В Мариенфельде (например, кантон Каменка) немцы-колонисты перерезали всех быков, заявили, что не будут принимать участие в посевных работах и что хотят покинуть страну. Только при поддержке людей из русских деревень ГПУ удалось арестовать и вывезти руководителей этого восстания.
После публикации 2 марта 1930 г. статьи Сталина «Головокружение от успехов», в которой подвергались критике темпы и принудительные меры в период коллективизации, уже к началу мая того же года половина крестьян Поволжской республики покинула коммуны. Российские немцы требовали возвращения депортированных кулаков и открытия церквей . В южноукраинской деревне Гюлдендорф колонисты забрали всех своих лошадей из колхозных конюшен уже через несколько дней после выхода статьи Сталина; пять шестых всех крестьян этого села затем в течение двух месяцев покинуло коммуну17. Когда началась депортация кулаков на Крайний Север, поволжские колонисты начали всеми способами противодействовать милиции. С декабря 1930 г. по апрель 1931 г. жители почти всех деревень Горной стороны и многих поселений Луговой стороны выступили против коллективизации, раскулачивания и закрытия церквей. На подавление этого восстания были брошены армейские части и части ГПУ18.
32

За период с начала Октябрьской революции до окончания гражданской войны из страны эмигрировало 120 тыс. немцев, т. е. почти десятая часть всего немецкого населения. С 1923 по
1928 г. Советский Союз покинули 23 тыс. меннонитов (из 91 тыс., проживавших в стране). Органы ГПУ получили указание поддерживать эмиграцию «антисоветских элементов» и затруднять выезд из страны немецкой бедноты19. В то время, как немцы на Волге, в Южной Украине и в Казахстане еще выступали с протестами, большая часть сибирских немцев уже была на пути в Москву, чтобы добиваться у властей разрешения на выезд20. (По теме немецкой эмиграции - центр этого движения находился в Западной Сибири - существует много работ21, в том числе затрагивается она и в нашей написанной совместно с А.Савиным монографии, которая скоро будет издана.)
Хотелось бы подчеркнуть лишь следующие аспекты: меннониты, а также лютеране и католики, которые к ним присоединились, отстаивали право воспитывать детей в духе своей религии. Они выступали и за право самостоятельного ведения хозяйства, считали членство в коммуне одной из форм крепостничества.
Меннониты Славгородского округа оказались в преимущественном положении по сравнению с немцами других регионов -1 июня 1929 г. одной из групп было разрешено эмигрировать. Эмиграционное движение, которым были охвачены Немецкий и Славгородский районы, быстро перекинулось и на другие регионы, где был высокий процент меннонитов, охватило немецких лютеран и католиков, а затем и поляков, эстонцев, латвийцев и белорусов. Если бы не вмешательство органов ГПУ в середине ноября
1929 г., эмиграционное движение охватило бы не только всех немцев, но распространилось бы и на другие национальные меньшинства Советского Союза. После вынужденного возвращения в родные места, меннониты Славгородского района организовали посевную забастовку, они на своих собраниях требовали предоставления свободы совести, возвращения гражданских прав священникам, снижения темпов пятилетки, уменьшения налогов для самостоятельных хозяев, прекращения насильственной коллективизации22.
В заключение этого короткого обзора еще раз хотелось бы обратить внимание на «белые пятна» в истории российских немцев в советский период. Это защита и сопротивление немцев-колонистов на Юге Украины, Волыни, Северном и Южном Кавказе, в Средней Азии, собственно говоря, во всех регионах, кроме Волги и Западной Сибири. Мы сравнительно мало знаем о жизни лютеранских и католических общин, поскольку достаточно полная информация имеется лишь о меннонитах. Кроме того, хочется надеяться, что
33

в будущем появятся исследования, посвященные не защите и сопротивлению, а, наоборот, вольному или невольному сотрудничеству представителей российских немцев с органами власти.
Примечания:
1 Историографический обзор по данной проблематике см. в статье Т.Н.Черновой, публикуемой в данном сборнике.
2 Broszat М. Resistenz und Widerstand: Eine Zwischenbilanz des Forschungsprojekts // Bayern in der NS-Zeit IV. Herrschaft und Gesellschaft im Konflikt. Teil С / Hrsg.v. M.Broszat, E.Fröhlich, A.Grossmann. München; Wien, 1981. S.691-709.
Brandes D. Von den Zaren adoptiert: Die deutschen Kolonisten und die Balkansiedler in Neurußland und Bessarabien, 1751-1914. München; Wien, 1993. S.474-488.
4 Например: Путь к победе (Об участии немцев, проживающих в СССР, в Великой Отечественной войне). Алма-Ата, 1990; Deines W. Die Sowjetdeutschen bei der ^Verteidigung des Vaterlandes // Heimatliche Weiten. 1989. H.2. S.229-239.
D Герман A.A. Немецкая автономия на Волге, 1918-1941. В 2 ч. Ч. 1. Автономная область, 1918-1924. Саратов, 1992. С. 11-18.
6 Eisfeld А. Deutsche Kolonien an der Wolga 1917-1919 und das Deutsche Reich. Wiesbaden, 1985. S. 94-101.
7 Savin A. Ökonomisch revolutionär - politisch reaktionär: Zur Geschichte der sibirischen Zweigstelle des Allrussischen Mennonitischen Landwirtschaftsverbands // Forschungen zur Geschichte und Kultur der Rußlanddeutschen 6. Essen, 1996. S.43-57.
8 Savin A. Verordnete Autonomie : Die Entstehung des Deutschen Razons in Sibirien 1924-1928 // Forschungen zur Geschichte und Kultur der Rußlanddeutschen 4. Essen, 1994. S.89-97.
9 Brandes D. Ein „Kulakenaufstand" im sibirischen Halbstadt? // Forschungen zur Geschichte und Kultur der Rußlanddeutschen 4. Essen, 1994. S.98-116.
10 Ibid. S.98.
11 Brandes D. Von der Verfolgung im Ersten Weltkrieg bis zur Deportation // Deutsche Geschichte im Osten Europas. Rußland / Hrsg. v. G.Stricker. Berlin, 1997. S.131-213.
12 Ibid. S.174-176.
13 Ibid. S.171.
14 Герман А. А. Указ. соч. Ч. 1. С. 35-66.
15 Brandes D. Von der Verfolgung... S. 151.
16 Герман А. А. Указ. соч. Ч. 2. Автономная республика, 1924-1941. Саратов, 1994. С. 99-116.
17 Reinmarus А.-О. Langer: Güldendorf : Ein deutsches Stürmer- Kollektiv zur 15. Oktoberfeier. Kiev, 1932. S.31-36.
18 Герман А. А. Указ. соч. Ч. 2. С. 99-116.
19 Toews J. В. Die Mennoniten in der Ukraine 1917-1927: Aspekte ihrer religiösen und konomischen Anpassung // Zeitschrift für Ostforschung 21 (Marburg 172). S. 652-677.
20 Из истории немцев Казахстана (1921-1975 гг.) : Сб. документов / Отв. ред. Г.А.Карпыкова. Алматы; Москва, 1997. С. 47-66.
21 Белковец Л. П. «Большой террор» и судьбы немецкой деревни в Сибири (конец 1920-x-l930-е годы.) М., 1995. Бруль В. Немцы в Западной Сибири. В 2 ч. Топчиха, 1995.
22 Brandes D. Ein «Kulakenaufstand»... S. 105-1 И.

Репрессии 1937 года
Н.Охотин, А.Рогинский, Москва Из истории «немецкой операции» НКВД 1937-1938 гг.1
1.
«Всех немцев на наших военных, полувоенных и химических заводах, на электростанциях и строительствах, во всех областях всех арестовать» .
С этой записки Сталина, приложенной к протоколу заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 20 июля 1937 г. (№ П51/324), собственно говоря, и начинается «немецкая операция» НКВД.
В автографе поражает гипертрофированная агрессия стиля: на крохотном блокнотном листе, едва вмещающем размашистый почерк вождя, одиннадцать раз встречается буква X - большой, бросающийся в глаза, косой перечеркивающий крест. Показательно и то, что Сталин трижды употребляет форму всех (единожды - с подчеркиванием): квантор всеобщности, характерный для семинарской риторики генерального секретаря, в контексте записки приобретает откровенно зловещий, аннигилирующий смысл. Известные нам теперь результаты «немецкой» и других национальных операций НКВД вполне оправдывают эти ожидания.
Текст последующего решения Политбюро Сталин также пишет сам:
«Вопрос НКВЛ Членам Пб
ОП
Предложить т.Ежову дать немедля приказ по органам НКВД об аресте всех немцев, работающих на оборонных заводах (артиллерийские, снарядные, винтовочно-пулеметные, патронные, пороховые и т.п.), и высылке части арестованных за границу.
Копию приказа прислать в ЦК.
О ходе арестов и количестве арестуемых сообщать сводки (ежедневные) в ЦК.
За / И. Ст<алии>.
Подписи соратников - внизу наискосок: В.Чубарь, Ежов, В.Молотов, К.Ворошилов, Каганович, А.Микоян» .
35

Оперативный приказ № 00439 был выпущен Ежовым 25 июля 1937 г. и в тот же день разослан телеграммами по всем управлениям НКВД. Текст приказа хорошо известен современным исследователям4, поэтому мы здесь напомним лишь основные его положения.
Преамбула содержала обоснование планирующихся репрессий:
«Агентурными и следственными материалами последнего времени доказано, что германский Генеральный штаб и Гестапо в широких размерах организуют шпионскую и диверсионную работу на важнейших, и в первую очередь оборонных, предприятиях промышленности, используя для этой цели осевшие там кадры германских подданных.
Агентура из числа германских подданных, осуществляя уже сейчас вредительские и диверсионные акты, главное внимание уделяет организации диверсиогтых действий на период войны и в этих целях подготавливает кадры диверсантов».
Чтобы «полностью пресечь эту деятельность», нарком приказывал арестовать всех германских граждан, проживающих в СССР, работающих (или работавших ранее) в оборонной промышленности и на железных дорогах. На аресты было отведено пять дней, начиная с 29 июля. После «особо тщательного» следствия дела должны были быть направлены на рассмотрение Военной коллегии Верховного суда или Особого совещания при НКВД.
Речь в приказе, однако, не ограничивалась только германскими гражданами:
«Вновь выявляемых в процессе следствия германских агентов-шпионов, диверсантов и террористов, как из числа советских граждан, так и подданных других государств, немедленно арестовывать, независимо от места их работы».
Одновременно предписывалось произвести срочный учет германских подданных, работающих во всех других отраслях советского хозяйства, а кроме того, бывших германских подданных, принявших советское гражданство, но ранее работавших в оборонной промышленности. На всех них следовало представить в Москву меморандумы с компрометирующими материалами «для решения вопроса об аресте».
Вдогонку приказу по областям ушли десятки телеграмм с перечислением военных заводов и цехов оборонного значения, где следовало провести аресты.
Если сопоставить записку Сталина, приведенную нами в начале статьи, с текстом решения Политбюро, а также с приказом 00439, легко заметить, что задачи операции в приказе резко сужены -речь в нем идет не о «всех немцах», а только о «германских подданных». Кроме того, в приказе по сравнению с запиской сужен
36

также и перечень отраслей промышленности, где следовало произвести аресты. Трудно представить, что такое ограничение явилось следствием внезапного «помягчения» вождя. Причина была, конечно, совершенно иная.
К моменту появления приказа № 00439 у Сталина уже вполне сформировался общий план предстоящих чисток. Центральное место в нем рядом с уже начавшейся генеральной чисткой партийно-государственной элиты занимали две массовые операции, призванные, согласно сталинско-ежовской аргументации, уничтожить потенциальную «пятую колонну» в преддверии войны.
Целью первой из них была генеральная «очистка» страны от «бывших людей», в самом широком значении этого термина, то есть от всех категорий «традиционных» врагов советской власти (в терминологии НКВД - лиц с «компрометирующим социальным и политическим прошлым»): от «недобитых» кулаков, бывших помещиков, царских чиновников, белых офицеров, «церковников», эсеров, меньшевиков и т. д., а также от уголовников-рецидивистов. Их массовыми арестами и расстрелами НКВД должен был ликвидировать «повстанческую базу» в СССР на случай войны.
Задачей второй операции, раздробленной на операции по отдельным национальным «линиям», была ликвидация в СССР «шпионско-диверсионной базы» стран «капиталистического окружения», а объектом репрессий - иностранные колонии и другие сообщества, прямо или косвенно связанные с заграницей.
В рамках этой второй операции три «линии» по очевидным причинам рассматривались как основные: польская, харбинская (в НКВД ее часто называли «харбино-японской») и немецкая. В такой последовательности НКВД и приступил к их реализации.
То, что осуществление массовой операции по немецкой «линии» было на некоторое время отложено, обусловлено, как нам кажется, несколькими обстоятельствами. Во-первых, немецкая операция не была так хорошо подготовлена, как польская или харбинская -и с состоянием учетов (за исключением Украины, а также учета германских граждан), и.с предварительно собранными показаниями, необходимыми для определения репрессируемых континген-тов, дело здесь обстояло значительно хуже. Во-вторых, сыграл свою роль относительно невысокий статус немцев в СССР, их небольшое, по сравнению, например, с поляками или латышами, представительство на вершинах советской иерархии. Ни о каком «центральном деле» вроде дела ПОВ («Польской организации войсковой») здесь речь идти не могла. В-третьих, определенные препятствия политического характера возникали в связи с наличием у советских немцев собственного государственного образования на территории СССР. Имело значение и многое другое, на
37

пример, то, что репрессии против немцев в предшествующие четыре года носили гораздо более жесткий и масштабный характер, чем против тех же поляков или харбинцев, то есть частично чистка здесь уже была произведена. Учитывался и внешнеполитический фактор. Все это привело к тому, что массовые национальные операции начались с «линий» более ясных и лучше подготовленных.
5 августа начались аресты по приказу № 00447 (так называемая «кулацкая операция»), 15 августа - по приказу № 00485 («польская операция»), затем вступает в силу приказ № 00486, посвященный женам и детям «врагов народа», одновременно готовится приказ по харбинцам (№ 00593), который будет издан 20 сентября. По масштабам все эти операции несопоставимы с операцией против германских подданных. Например, к 31 августа по «кулацкой операции» было арестовано уже около 150 тысяч человек и более 30 тысяч из них расстреляно, в польской операции счет жертвам также шел уже на тысячи. При этом интенсивность арестов и расстрелов возрастала здесь с каждой неделей.
Немецкая же «линия» на первом этапе была сведена до наиболее очевидного направления - репрессий против германских граждан по приказу № 00439.
Операция началась в ночь на 30 июля. Через неделю, 6 августа, Ежов сообщал Сталину: «Всего по СССР арестовано 340 человек германских подданных. Москва и Московская область - 130 человек, Ленинград и Ленинградская обл. - 45, Украинская ССР - 52, Горьковская обл. - 20, Свердловская - 26, Сталинградская - 12, Азово-Черноморский край - 13, Орджоникидзевский - 18, другие республики и области - 24 человека. В результате следствия уже в настоящее время вскрыто 19 шпионско-диверсионных резиден-тур на ряде крупнейших промышленных предприятий <...>. По полученным к 5 августа показаниям германских подданных арестовано 43 немецких агента из советских граждан и дополнительно арестовывается 52 человека» .
Записка Ежова фиксирует завершение лишь начального, самого бурного периода арестов. Интенсивность их уже в ближайшие недели заметно снизилась. И хотя в новом докладе Сталину 29 августа Ежов бодро рапортовал о множестве вскрытых шпионско-диверсионных групп, приводимые им здесь же цифровые итоги операции свидетельствовали о ее постепенном затухании. По данным Ежова, с 29 июля по 28 августа «всего по СССР арестовано 472 германских подданных. Москва и Московская область - 130, Ленинград и Ленинградская область - 79, Украинская ССР - 106, Азово-Черноморский край - 54, Свердловская область - 26, другие области и республики - 77»6. Как легко заметить, рост
38

числа арестованных произошел лишь в Ленинграде, на Украине, в Азово-Черноморском крае. В Москве, Свердловской области и практически во всех других регионах он остановился на цифрах начала августа: по-видимому, здесь ресурсы приказа № 00439 оказались уже в основном исчерпаны.
Несмотря на это, операция по приказу № 00439, рассчитанная, как мы помним, первоначально на пять дней, не была прекращена и теперь. Об этом свидетельствуют разного рода распоряжения, связанные с приказом № 00439 (например, требования о присылке отчетности) и рассылаемые из Центра (Центрального аппарата НКВД СССР) в местные НКВД-УНКВД. Однако эти регулярные разъяснения относятся преимущественно к августу - началу сентября 1937 г., затем приказ № 00439 в переписке НКВД упоминается все реже. Это и понятно: операции против германских граждан изначально отводилось достаточно частное место в системе политического террора 1937-1938 гг., а к началу осени первоочередная ее задача - «очистка» «номерных» оборонных заводов и цехов - уже была в основном выполнена. Одновременно она явилась прелюдией к иной, гораздо более широкой немецкой операции, развивавшейся по аналогии с другими национальными операциями.
Моделью для всех массовых национальных операций 1937— 1938 гг. стала первая из них - польская. Приказ № 00485 о начале польской операции уже содержал все те главные установки, которые легли в основание последующих аналогичных приказов по национальным линиям.
Преамбула таких приказов обычно состояла из утверждений об активизации на территории СССР деятельности разведорганов соответствующей страны и перерастании этой деятельности на современном этапе из разведывательной в диверсионно-террористическую и повстанческую. В приказе непременно наличествовал точный перечень репрессируемых контингентов, назывались сферы, подлежащие чистке в первую очередь, определялись сроки проведения операции и формы отчетности по ней. Предписывался и особый (впервые вводимый в практику НКВД) порядок осуждения - «альбомный»: работники управлений НКВД на местах по окончании следствия составляли справки на каждого арестованного с предложением о приговоре (расстрел или заключение в лагерь на 5-10 лет), справки, скомплектованные в специальный список («альбом»), подписывали, поддерживая или корректируя предложенные меры, начальник У НКВД и местный прокурор, затем альбом направлялся в Москву, где окончательное решение выносили нарком внутренних дел и прокурор СССР (Ежов и Вышинский). Приговоры исполнялись по возвращении альбомов в местные УНКВД.
39

Развитие немецкой «линии» репрессий в основном укладывается в «польскую модель»: близки контингенты, подлежащие аресту, совпадают время активизации и продления операций, характер обвинений и способ оформления приговоров, сроки и формы отчетности. Более того, развитие обеих операций с какого-то момента определяется одними и теми же директивами7.
Однако для польской «линии» мы с самого начала имеем регламентирующую документацию, которая объясняет основные параметры операции: это и вышеупомянутый приказ НКВД № 00485, это и прилагаемое к приказу директивное письмо, ориентирующее исполнителей в истории борьбы с польским шпионажем, это, наконец, и значительное число уточнений, дополнений, частных и общих указаний по разным поводам, изданных в процессе проведения операции.
Регламентирующая база немецкой операции несравнимо менее подробна, особенно на начальных этапах. По существу, кроме приказа № 00439, не самым прямым образом связанного с последующей массовой операцией, мы здесь не имеем ничего. Прежде всего у нас нет приказа о начале немецкой операции. По-видимому, его и не было вовсе - случай для 1937-1938 гг. не единичный. И поэтому, несмотря на все сходство между немецкой и польской национальными «линиями» репрессий, у нас все же остается целый ряд вопросов, касающихся специфики немецкой операции. Ответить на них помогают некоторые документы более раннего времени.
В этом смысле для нас особенно важны два директивных письма, изданных ГУГБ НКВД в начале 1937 г. Первое из них (№ 12 от 14.02.1937) «О террористической, диверсионной и шпионской деятельности немецких троцкистов, проводимой по заданиям гестапо на территории Союза ССР» оказало значительное влияние на характер последующих репрессий против политэмигрантов из Германии. Во втором директивном письме (№ 26 от 2 апреля 1937 г.) «О возрастающей активности германских разведывательных органов и специальных учреждений фашистской партии (иностранный и внешнеполитический отделы «Антикоминтерн», разведывательная служба охранных отрядов и так далее) на территории Союза ССР» и в приложенной к нему многостраничной «Ориентировке о деятельности германских фашистов в СССР», созданным по следам только что прошедшего февральско-мартов-ского Пленума ЦК, уже явственно просматриваются контуры грядущей немецкой операции:
«Материалы по делам, ликвидированным во второй половине 1936 г., свидетельствуют о том, что значительно усилилась деятельность германских фашистов, типичная для предвоенного периода. Конкретная деятельность германских разведыватель
40

пых органов на нашей территории развивается в следующих основных направлениях:
1. Организагщя террористических групп и создание кадров террористов-одиночек из среды граждан СССР для организации центральных террористгтеских актов.
2. Создание диверсионных ячеек на всех сколько-нибудь значительных оборонных предприятиях с таким расчетом, чтобы к моменту войны развернуть разрушительную работу на основных предприятиях оборонного значения. Осуществление ряда диверсионных актов уже в настоящее время.
3. Организация совместной подрывной работы с антисоветским троцкистским подпольем внутри Советского Союза.
4. Создание в среде немецкого населения действенных повстанческих баз в тылу, подготовка к организации вооруженных выступлений к моменту войны.
5. Проникновение в ряды Красной Армии для создания в воинских частях террористических и диверсионных формирований.
<...>
Практика показала, что все эти формы враждебной работы в действительности не отделены друг от друга, а, наоборот, переплетаются самым тесным образом. Большинство ликвидированных немецких дггверсиоииых резидентур и организаций занималось параллельно организацией террористической работы, все проводили разведывательную работу, а в районах, где имеются сколысо-иибг/дь значительные группы немецкого населения, одновременно подготовляли повстанческие кадры. Немецкие террористы, диверсанты, шпионы и организаторы массовой фашистской работы выступают почти повсеместно в одном лице» .
Думается, что апрельское директивное письмо сыграло немалую роль в подготовке «большого террора», в особенности немецкой операции. Определив общеполитическую ситуацию как «предвоенный период» (этот фактор станет через несколько месяцев стратегическим при проведении массовых репрессий), оно, как мы могли убедиться, кроме того, перечислило набор и характер возможных обвинений и указало сферы, на которые следовало обратить особое внимание. Прямое отношение к будущей немецкой операции имело и предписание «создать точный оперативный учет всех континген-тов, используемых германской разведкой (политэмигрантов, гер-манско-подданных, бывших германско-подданных, принявших гражданство СССР, и др.)»9. Также предшествовало целой серии будущих репрессивных решений требование установить тотальный контроль за германскими дипломатическими представительствами и всеми лицами, с которыми были связаны их сотрудники:
41

«Усилить всеми мерами внутреннее и наружное наблюдение, разработку связей работников германских дипломатических учреждений, фиксируя как все встречи сотрудников этих учреждений в городе, так и посещения консульств. Всех установленных таким путем систематически разрабатывать, имея в виду, что каждое из установленных таким образом лиц может являться проводником и организатором подрывной работы германских фашистов на нашей территории»^.
Не менее значимую для дальнейших массовых репрессий картину дает анализ Ориентировки. Если суммировать наблюдения и выводы авторов этого документа о концентрации усилий германских агентов в области шпионажа, террора, диверсий и повстанческой работы, становится очевидно, что под прицел НКВД попадают прежде всего крупные промышленные районы и/или места компактного проживания немцев
• на Украине (Донбасс, Краматорск, Запорожье, Днепропетровск, Житомир, Одесса, Харьков),
• в Москве и в Ленинграде,
• в Западно-Сибирском крае и прилегающих районах Казахстана,
• в Саратовской области,
• в Азово-Черноморском крае,
• в Крыму.
При этом только на Украине, в Москве и Ленинграде устанавливается наличие крупных террористических шпионских и диверсионных организаций. В остальных отмеченных регионах на первый план выступает антисоветская и повстанческая деятельность немцев. Ориентировка - текст не директивный, а констатирующий, но заострение чекистского внимания на тех или иных явлениях, группах и регионах достаточно симптоматично и провокативно. Через несколько месяцев именно они станут определяющими в развитии репрессий против немцев в СССР.
Переход от локальных арестов германских подданных на военных заводах и у четно-агентурной работы по всем немецким кон-тингентам к массовой репрессивной операции «альбомного» типа не мог произойти без мощного системообразующего воздействия «польского» приказа, изданного 11 августа. Установки польского приказа и, в еще большей степени, практика его реализации определили, как уже говорилось выше, основные формы и масштабы репрессий, направленных на все те национальные контингента, которые осознавались как «база иностранных разведок». Распространение «польских» стереотипов на другие национальные группы часто происходило автоматически, а соответствующее распоряжение Центра санкционировало в таких случаях уже
42

сложившуюся практику на местах. Так, например, произошло с румынской операцией, которая самостийно началась на Украине в августе 1937 г., с финнами, «чистить» которых начали самостоятельно в Ленинградской области и в Карелии в сентябре-октябре 1937 г. Для обоснования операций против этих национальных контингентов так и не было издано специальных директив (в отличие, скажем, от латышской, греческой и афганской «линий»): с какого-то момента они просто включались в общие директивы по продлению и активизации операций, в указания по отчетности и т.п.
По всей вероятности, и с немецкой операцией произошло нечто подобное.
Впервые упоминание о ней встречается в телеграмме Ежова, разосланной 3 ноября 1937 г. всем наркомам внутренних дел союзных республик и начальникам УНВД:
«Проводимые сейчас операции антисоветским элементам, немцам, полякам, харбинцам, женам изменников родины ряде областей идут крайне медленными темпами. <...> Приказываю: 1. Форсировать проведение операций антисоветским элементам, немцам, полякам, харбинцам, женам изменников родины. 2. Срок окончания всех этих операций установить 10 декабря 1937 года. К этому сроку провести все аресты, закончить следствие и рассмотреть все следственные дела».
Нет сомнений, что здесь речь идет именно о немецкой операции, а не об очередном этапе реализации приказа № 00439. Но из контекста также очевидно, что 3 ноября операция уже продолжается. Когда же и где она началась?
На тот и другой вопросы помогают ответить материалы статистических сводок ГУГБ НКВД. Самые ранние (из известных нам) цифры по немецкой «линии» относятся к 16 ноября 1937 г. -2536 осужденных в «альбомном порядке» по всей стране. Однако эти данные не содержат распределения по регионам. Оно впервые появляется через месяц. На 15 декабря осуждено уже 5805 человек, из них 85% (4921 человек) - на Украине, еще 11% - в Москве и Ленинграде, при этом две трети репрессированных в УССР приходится на три области - Донецкую (1904 человек), Днепропетровскую (775), и Житомирскую (601 )12. Таким образом, можно с уверенностью предположить, что операция началась на Украине, скорее всего, уже в сентябре, а также - несколько позже - в двух крупнейших городах Союза, то есть именно в тех регионах, на которые указывала цитированная выше апрельская Директива НКВД. С ноября же операция постепенно начинает распространяться и на многие другие территории СССР. Если 15 декабря суммарная доля осужденных Украины, Москвы и
43

Ленинграда составляла 95,6% от всех осужденных в «альбомном порядке» по немецкой операции, то в процессе развития операции она постоянно уменьшалась: 10 января 1938 г. - 88%, 1 апреля - 68%, 21 мая - 61,6%, 15 сентября - 51,3%, наконец, 15 ноября 1938 г. -46,1%.
Развертывание с ноября 1937 г. широкой немецкой операции неминуемо должно было еще больше ограничить сферу действия приказа № 00439. Подавляющую часть арестованных советских граждан, причисленных к «связям», «германских агентов, шпионов, диверсантов и террористов», местные НКВД-УНКВД теперь могли осуждать в «альбомном порядке», не утруждая себя ни созданием видимости «пцательного следствия», ни оформлением це-лого ряда процессуальных документов, необходимых для направления следственного дела, например, в Военную коллегию. Сыграв свою инициирующую роль, приказ № 00439 с данного момента как бы вливается в эту, по существу, новую операцию, становится одной из составляющих ее «линий», а ссылки на него, изредка появляющиеся в переписке НКВД (в основном в отчетности), в новом контексте нередко служат условным обозначением ! немецкой операции в целом.
2.
Учитывая масштабы, которые приобрела немецкая операция с конца 1937 г., можно было бы пренебречь рассказом о продолжающихся по приказу № 00439 репрессиях против немцев-иностранцев. Однако анализ этой, казалось бы, слабой «линии» выводит нас на особое - «иностранное» - направление работы НКВД. Без обсуждения этой темы картина «большого террора» будет заведомо неполной.
Ни один директивный документ ЦК или НКВД, посвященный иностранцам (как категории), не обходился без упоминания о немцах. Более того, появление этих директив зачастую было связано с акциями против именно германских подданных. Однако в окончательных текстах решений всегда возникал целый перечень стран. Это и естественно. Хотя Германия была страной «главного противника», но «противниками» считались также и многие другие страны: почти все страны, окружавшие СССР (в первую очередь Польша и Япония), затем их союзники, затем страны, на территории которых располагались «антисоветские центры», и т.д. -перечень мог быть коротким или длинным, в зависимости от назначения документа. И все без исключения подданные (граждане) этих стран, по разным причинам находившиеся на территории СССР, по логике НКВД 1937-1938 гг. являлись «подозрительными по шпионажу».
44

Репрессии против иностранцев развивались в нескольких направлениях.
Первым - и основным - было административное «выдавливание» иностранцев из СССР.
Целенаправленное «выдавливание» началось еще в марте 1937 г., когда по письму Ежова, утверждавшего, что «иностранные разведки, преимущественно германская разведка, использовывают [sie! - Н.О., А.Р.] для шпионажа и диверсии представителей германских фирм и специалистов иноподданных, работающих на предприятиях и в учреждениях Западно-Сибирского края», Политбюро вынесло решение: «Отказать проживающим в Западно-Сибирском крае иностранцам (при продлении вида па жительство) в праве дальнейшего проживания в Западно-Сибирском крае. В первую очередь провести это мероприятие по отношению к германским, японским и польским подданным»^.
Прошло меньше месяца, и в директивном письме № 26 та же задача была поставлена как стратегическая уже перед всеми местными НКВД-УНКВД:
«Осуществить в течение полугода оперативные и профилактические мероприятия, направленные к удалению из пределов СССР всех германских подданных и всех иностранных подданных, в той или иной мере подозрительных по шпионажу и контрреволюционной работе. В число германских подданных, подлежащих удалению из пределов СССР и в необходимых случаях -арестам и высылкам, включить всех числящихся на милицейском учете гермапско-поддаппых, кроме политических эмигрантов, в отношении которых подготовительная работа проведена и соответствующие мероприятия будут осуществлены особо. Указания по этому вопросу будут даны в специальном документе>14.
Здесь следует обратить внимание на то, что речь идет о всех без исключения германских подданных. Это ясно из указания использовать «милицейский учет», который есть не что иное, как учет Отдела виз и регистрации. При этом для «удаления» немцев, в отличие от других иностранцев, не требовалось никаких компрометирующих материалов - основанием являлось только германское гражданство. В этом смысле указание выглядит фантастическим для страны, формально не находящейся с Германией в состоянии войны, - ничего подобного в практике даже 1937-1938 гг. мы не встречали. Однако не случайно и то, что исполнение его отложили до получения специального циркуляра, который, по-видимому, должен был детально прописать механизм операции. Насколько мы понимаем, этот документ в ближайшие месяцы так и не был издан. Поэтому «выдавливание» иностранцев, осуществляемое путем отказа в продлении видов на житель
45

ство весной-летом 1937 г., конечно, происходило, но не слишком активно, и преимущественно оно касалось приграничных или режимных местностей. Начавшаяся в августе 1937 г. эпоха массовых операций сразу же вывела проблему иностранцев на самый передний план, и уже к концу месяца был выработан лаконичный и емкий циркуляр НКВД («Об иностранцах», № 68 от 22.08), жестко определивший практику обращения с иноподданными самой разной государственной принадлежности:
«Установлено, что подавляющее большинство иностранцев, живущих в СССР, является организующим началом шпионажа и диверсии.
Основным способом борьбы с преступной деятельностью иностранцев, понятно, является агентурно-следствепная работа НКВД.
Однако серьезным орудием в наших руках является возможность административными мерами значительно ослабить действие этого шпионско-диверсиопного очага.
Предлагаю:
1. Впредь, путем отказа в продлении видов на жительство после истечения срока их действия, выдавать иностранцам выездные визы.
2. В первую очередь прекратить продление видов на жительство иностранно-подданным Германии, Польши, Японии, Италии, Австрии, Аргентины, Бельгии, Болгарии, Венгрии, Голландии, Дании, Кубы, Латвии, Литвы, Маньчжоу-Го, Мексики, Румынии, Финляндии, Швейцарии, Эстонии, Югославии.
3. Что касается англичан, французов, американцев, испанцев, турок, чехословаков, иранцев, афганцев, китайцев, греков, то при наличии компрометирующих данных также отказывать в продлении видов на жительство после истечения срока и выдавать выездные визы.
4. Порядок ареста и привлечения к ответственности иностранцев остается прежний.
5. Начальникам У НКВД обязать 3-й отделы УГБ иметь наблюдение за работой отделов виз и регистрации милиции в этой части.
6. О ходе выполнения настоящего распоряжения, количество выехавших иностранцев - доносите ежемесячно по состоянию на 1-е число каждого месяца»^.
Мы не имеем здесь возможности анализировать этот документ -ни его установки, ни практику его реализации. До конца массовых репрессий он оставался основным руководством для действий по отношению к иностранцам (за исключением подлежащих аресту по оперативным приказам). Отметим: циркуляр «Об иностранцах» подтверждает предположение, что конкретные направления
46

и последовательность национальных операций не были заранее спланированы (кроме трех основных «линий»), а формировались в процессе развития репрессий. Если бы дело обстояло иначе, то, например, иранцы или афганцы скорее всего попали бы в первую, более «опасную» группу (операции по ним развернутся только в феврале 1938 г.), и наоборот, - некоторые из стран были бы перенесены из первой группы во вторую. Для нас же в этом циркуляре особенно важен его постулат - определив иностранцев как единую «враждебную» категорию, он, мы полагаем, оказал сильнейшее воздействие на весь ход «большого террора».
Вторым направлением репрессий против иностранцев, также ориентированным на ослабление иностранного присутствия в стране, стала деятельность НКВД по фактической изоляции иностранных дипломатических представительств в СССР. Указания о «глубокой разработке» сотрудников посольств и консульств, о выявлении и «разработке» всех их знакомых были даны, как мы видели, еще весной 1937 г. Массированные же (в отличие от предыдущих «точечных») аресты «консульских связей» (так на языке НКВД обозначались люди, контактировавшие с иностранными дипломатами) начались сразу после издания в середине августа «польского» приказа. При этом характерно, что впрямую эта категория в приказе № 00485 не упоминалась - аресты «консульских связей» были предопределены более ранними директивами, и в первые месяцы массовых операций руководителями местных органов НКВД они были предприняты без всяких дополнительных указаний, как сами собой разумеющиеся. Специальный приказ № 00698, являвшийся в какой-то степени ответом на эту «инициативу снизу», вышел лишь 28 октября 1937 г.
Приказ касался представительств не всех стран, а лишь четырех -Германии, Японии, Италии и Польши. За посольствами, миссиями, консульствами этих стран, за квартирами и общежитиями их сотрудников, за театрами, клубами, ресторанами, за частными квартирами, которые эти сотрудники посещали, следовало установить «беспрерывное наблюдение». Одновременно предписывалось:
«2. Тщательно организованным агентурным и наружным наблюдением выявить и применением широких репрессий пресечь все связи посольств и консульств этих стран с советскими гражданами, подвергая немедленному аресту всех советских граждан, связанных с личным составом этих диппредстави-тельств и посещающих их служебные и домашние помещения.
3. Из иностранно-подданных аресту подвергать тех лиц, характер связи которых с диппредставительствами этих стран подозрителен по шпионской и к-р деятельности.
На арест ино-подданных испрашивать санкцию НКВД СССР.
47

4. Следствием по делам репрессированных за связь с диппред-ставительствами лиц вскрывать их к-р. шпионскую, диверсионную, террористическую деятельность»  .
Этот приказ не только привел к многочисленным арестам (в основном советских граждан), но и сделал практически невозможной дальнейшую работу в СССР многих иностранных учреждений. Число иностранных дипломатических представительств под нажимом НКВД быстро сокращается. Так, к середине ноября 1937 г. из семи германских консульств осталось только два (в Киеве и Новосибирске), а к маю 1938 г. закрылись и эти последние17. Резко сократилось число консульств и других стран.
И, наконец, аресты иностранцев, в частности германских граждан. Из множества аспектов этой проблемы коснемся только трех, напрямую связанных с репрессиями 1937-1938 гг.
Первое. Вопрос о согласовании арестов. Порядок здесь был определен еще в 1934 г., вскоре после образования НКВД, и подтвержден в январе 1936 г. На каждый арест или даже обыск иностранного подданного необходимо было получить санкцию наркома или замнаркома внутренних дел. На этом же уровне определялось и направление дела по подсудности - в суд, трибунал или Военную коллегию. Если же предполагалась высылка обвиняемого за границу по решению Особого совещания при НКВД, то в таких случаях рекомендовалось обходиться без ареста.
«Большой террор» отменил эти нормы. Уже в приказе № 00439 ничего не говорилось о согласовании с Москвой арестов германских подданных. Требовалось только прислать списки на аресты, но их даже не нужно было сопровождать «компрометирующими материалами». Это, конечно, не случайно. Приказ № 00439 открыл эпоху массовых операций. Основная их особенность именно в том и состояла, что причиной репрессии здесь были не какие-то деяния (подлинные или вымышленные), не наличие «компрмате-риалов», а, в первую очередь, принадлежность к определенной категории населения. Той самой, по поводу которой было принято репрессивное решение.
Приказ № 00439 предполагал сочетание даже двух категорий -определенного гражданства (германского) и причастности к работе в определенной производственной сфере (оборонная промышленность или транспорт). Это сочетание автоматически предопределяло арест. Согласование ареста с Москвой, таким образом, противоречило самой логике приказа. Тем более не требовалось получать санкции Центра на аресты иностранцев в «альбомных» операциях по национальным «линиям». В Москву, как правило, с мест посылались лишь списки уже арестованных, но и это делалось нерегулярно и довольно бессистемно. Судя по документам,
48

в период массовых операций на согласовании арестов иностранцев Центр настаивал только в тех случаях, когда репрессии могли затронуть иностранных дипломатов.
Изменилась с лета 1937 г. и практика высылок иностранцев за границу. Теперь почти всегда им предшествовал арест. И только 23 октября 1938 г., за три недели до отмены массовых операций, специальный циркуляр № 206 за подписью Берия (тогда еще заместителя наркома) вновь вернул старый порядок согласований. При этом, как бы отметая даже мысль о «списках», новый циркуляр особо подчеркивал, что санкцию на арест иностранцев надо получать «в каждом отдельном случае». Правда, теперь, в отличие от предписаний 1934-1936 гг., не требовалось санкций наркома на обыски у иностранцев (то есть речь шла о «восстановлении законности», а не о возвращении к ягодинскому «либерализму»).
Второе. Вопрос о масштабах арестов германских граждан. По данным Отдела виз и регистрации Главного управления милиции, всего в СССР на начало 1937 г. проживало 98 840 иностранных подданных, из них около 80% - иранские, греческие и китайские. Германских граждан среди них числилось 4015. Если верить статистическим сводкам ГУГБ НКВД, то с июля 1937 г. но декабрь 1938 г. арестовано было 608 граждан Германии. Цифра эта заведомо неполна вследствие того, что некоторые местные органы НКВД не предоставляли сведения вовремя, но мы предполагаем, что неполнота не превышает 10-15%. Таким образом, за полтора года было арестовано примерно 660-700 германских граждан. Сложнее определить число арестованных за первую половину 1937 г. Всего иностранцев за эти шесть месяцев было арестовано, по тем же сводкам НКВД, - 309. По многим обстоятельствам мы предполагаем, что граждан Германии среди них - 30-40%. В итоге получается, что в СССР в 1937-1938 гг. было арестовано 750-820 германских граждан. Насколько мы понимаем, эта цифра более или менее коррелируется с данными посольства Германии. Скорее всего сюда входят в основном германские служащие и рабочие в промышленности и на транспорте, арестованные по приказу № 00439, а также германские граждане, арестованные по отдельным делам, вне рамок оперативных приказов, и, возможно, очень небольшое число германских граждан, арестованных в рамках «альбомной» немецкой операции. По-видимому, данные об арестованных политэмигрантах, не состоявших на момент ареста формально в советском гражданстве, в сводках НКВД об арестах в графу «подданные Германии», как правило, не включались. По большей части их, как и некоторые другие «спорные» категории, зачисляли в «лиц без гражданства» или в «прочих» . Отчетливо отсутствует здесь и еще одна категория - арестованные и
49

осужденные «тройками» по приказу № 00447 - однако нам представляется, что репрессий германских граждан в рамках этой операции практически не было, и единичные исключения, которые могут открыться, вряд ли всерьез изменят конечные цифры.
На первый взгляд названное нами число арестованных выглядит на фоне общих цифр репрессий 1937-1938 гг. сравнительно небольшим, нам же, наоборот, оно представляется весьма значительным - ведь это примерно пятая часть всей численности германских граждан в СССР.
Третье. Вопрос о приговорах. К сожалению, статистика НКВД не выделяет из общей массы приговоров данные о приговорах иностранным гражданам, в том числе и германским. Поэтому на ее основании невозможно точно сказать, сколько из арестованных в 1937-1938 гг. было выслано по решению Особого совещания в Германию, сколько отправлено в лагеря, сколько расстреляно. Впрочем, на последний из вопросов некоторый свет проливает письмо заместителя Литвинова по НКИД В.П.Потемкина от 21 февраля 1938 г., адресованное председателю СНК Молотову:
«По Вашему запросу от 20 сего февраля № М-778 о возможности применения высшей меры наказания к германским гражданам Винтеру и Балтесу, осужденным к расстрелу Военным трибуналом Уральского округа, мнение НКИД сводится к следующему:
Учитывая, что до сих пор не было случая применения высшей меры наказания к германским гражданам, приговоренным к расстрелу нашими судами, и в предупреждение ответных репрессий в отношении наших собственных граждан, проживающих в Германии, НКИД полагал бы возможным заменить Винтеру и Балтесу высшую меру наказания 20-летиим заключением»^.
Далее если представить, что Потемкин не вполне в курсе дела (это совершенно допустимо, учитывая натянутые отношения между НКВД и НКИД), симптоматичен сам запрос Молотова, демонстрирующий его весьма внимательное отношение к проблеме. В этом просматривается, конечно, рефлекс более ранней эпохи, когда «утряска» участи арестованных по дипломатическим советско-германским каналам была обычной практикой, однако знаменательно, что он не исчез и в атмосфере «большого террора». Внимание НКИД заставляло местные органы подходить к осуждению германских граждан с определенной осмотрительностью.
Расстрелы германских граждан (за исключением расстрелов политэмигрантов) в ходе репрессий 1937-1938 гг., на наш взгляд, не могли носить сколько-нибудь систематического характера. Основная часть арестованных германских граждан после следствия (разной степени продолжительности и тяжести) была выслана в Германию. Практика приговоров к высылке за границу, сильно
50

ограниченная в начале 1937 г., уже осенью была восстановлена. Судя по данным немецкого посольства в Москве, с ноября 1937 г. по декабрь 1938 г. в Германию было выслано 593 арестованных, а всего за 1937-1938 гг. в Германию выслали около 620 человек . Это треть всех приговоренных за два года Особым совещанием при НКВД СССР к высылке за границу. Сама по себе доля немцев в общем объеме высылок иностранцев мало о чем свидетельствует, но если сопоставить число высланных с числом арестованных германских граждан, становится ясно, что выслано было подавляющее большинство арестованных. И это еще одна отличительная особенность немецкой операции. Объясняется она, как и осторожность в применении расстрелов, конечно, исключительно внешнеполитическими соображениями.
Однако известное обещание Ежова выпустить за границу всех арестованных германских граждан, переданное осенью 1937 г. послу Германии Шуленбургу через Потемкина, все же не было выполнено. Простая арифметика подсказывает нам, что но крайней мере 200 человек из арестованных высланы не были. Они должны были оказаться в тюрьмах и лагерях, кто-то из них мог стать жертвой жестокого следствия или расстрельного приговора. Эта цифра не противоречит и другой, названной Берией в октябре 1939 г., - но его уверениям, в заключении на тот момент находилось 484 германских подданных. Значительное расхождение с указанной нами выше цифрой имеет вполне определенное объяснение - теперь германскими подданными считали также и австрийцев. Впрочем, абсолютная точность в такого рода подсчетах, видимо, невозможна - и из-за структуры источников, впрямую не отражающих все интересующие нас параметры репрессий, и из-за неопределенности статуса большей части такой существенной для понимания объемов репрессий группы, как политэмигранты.
3.
Все ранее сказанное относится к репрессиям против германских граждан, то есть к той «линии», которая влилась в немецкую операцию осенью 1937 г., но ни в коей мере не была для этой операции определяющей. Массовая немецкая операция была посвящена в первую очередь гражданам советским, в основном этническим немцам.
Хотя специальный приказ по немецкой «линии» так и не был никогда издан Ежовым, но содержание и смысл операции были очевидны всем его подчиненным. Основной ее задачей, как она понималась местными руководителями НКВД-УНКВД, то есть теми, кто эту операцию непосредственно проводил, была ликвидация «очагов» и «базы» шпионско-диверсионной и повстанческой
51

деятельности германской разведки в СССР. Задача эта легко вы-читывалась из решений февральско-мартовского Пленума, из речи Ежова на июльском совещании руководящего состава НКВД, из «польского» и «харбинского» приказов. Ясен был им и основной набор обвинений, которые следовало предъявлять арестованным: соответствующее «меню» было предоставлено уже в апрельском директивном письме № 26, в августе к нему добавились еще некоторые типы обвинений, предложенные специальным письмом, сопровождавшим приказ № 00485. Очевидны были и регионы, где на немецкую операцию следовало обратить особое внимание, -приграничные и режимные зоны, промышленные центры и места компактного проживания немецкого населения, в особенности немецкие национальные районы. Был налажен и не вызывал вопросов механизм осуждения («альбомный порядок») - в первые месяцы массовых национальных операций он казался достаточно эффективным. Определялись указаниями из Центра сроки операции и формы отчетности, то есть и здесь все было очевидно. Однако базовым условием всякой операции был точный перечень категорий, подлежащих репрессированию. Из-за отсутствия специального приказа такого перечня по немецкой «линии» в распоряжении органов НКВД не было.
Впервые указание на перечень «немецких контингентов» появляется в директивных документах НКВД лишь 1 февраля 1938 г. Этим днем датировано разосланное по телеграфу Ежовым во все НКВД-УНКВД распоряжение № 233, изданное во исполнение принятого накануне решения Политбюро.
Распоряжение продлевало срок уже ведущихся национальных операций до 15 апреля 1938 г., открывало новые, как сказано в тексте - «аналогичные», операции - финскую, эстонскую, румынскую, китайскую, болгарскую и македонскую, а также предписывало «подвергнуть аресту всех подозреваемых в шпионской, диверсионной и иной антисоветской деятельности немцев, состоящих в советском гражданстве, применительно категориям, перечисленным моем приказе 00485»2 .
Телеграмма Ежова от 1 февраля - типичный образчик тех директив 1937-1938 гг., в которых задним числом санкционировалось уже давно реализуемое направление репрессий. Это касалось и нескольких из якобы новых национальных «линий», и контингентов немецкой массовой операции, которая велась уже несколько месяцев и по которой к февралю 1938 г. было осуждено около 16 тысяч, а арестовано около 40 тысяч человек.
Естественно, что и без всякого специального указания Ежова (то есть до 1 февраля 1938 г.) те местные органы НКВД, которые вели немецкую операцию, ориентировались при определении кон
52

тингентов прежде всего на приказ № 00485. Поэтому напомним основные репрессируемые категории, которые были в нем перечислены:
• все оставшиеся в СССР бывшие военнопленные польской армии,
• перебежчики из Польши независимо от времени перехода в СССР, . политэмигранты и политобмененные из Польши,
• бывшие члены Польской социалистической партии и других польских политических партий,
• наиболее активная часть местных антисоветских и националистических элементов польских районов.
Изучая историю реализации «польского» приказа, мы имели возможность убедиться, что перечисленными в нем категориями аресты не ограничились - довольно быстро реестр «репрессируемых контингентов» расширился. Источники такого расширения были двоякие: иногда новую категорию указывал в очередной директиве Центр, но гораздо чаще это решали на местах сами начальники управлений НКВД, исходившие при этом из специфики своих регионов. Конечно, любое нововведение такого рода следовало согласовывать с Москвой, но делалось это, как мы понимаем, не всегда, кроме того, для областных управлений Украины или Казахстана было достаточно санкции своих наркомов. В результате в целом ряде регионов возникали дополнительные, впрямую не предусмотренные центральными приказами репрессируемые контингента. Яркий пример - трансформация приказа № 00485 в Харькове. Здесь заместитель начальника УНКВД Л.Рейхман (исполнявший в этот момент обязанности недавно арестованного начальника) издал уже 19 августа в дополнение к «польскому» приказу свой собственный, в котором репрессируемых категорий было намного больше, чем в московском. Среди новаций:
• бывшие разведупровцы и агенты ИНО <иностранный отдел НКВД> по Польше,
• поляки-старослужащие сахарных заводов и других предприятий,
• бывшие контрабандисты и лица, осужденные в прошлом по шпионским делам и как участники контрреволюционных националистических организаций,
• клерикально-националистический элемент,
• выходцы из Польши и пограниолосы, в отношении коих имеются компрометирующие материалы,
• посетители польских консульств,
• лица, имеющие родственные и другие связи в Польше, в отношении которых имеются компрометирующие материалы,
• агентура по полякам и другим объектам (поляки и выходцы из Польши), подозрительная по дезинформации и двойниче-ству или не оправдавшая себя на работе  .
53

Насколько молено понять из документов, харьковское расширение «польского» приказа - скорее типичный случай, чем исключение. Заметим при этом, что новые категории в целом вполне соответствуют духу приказа № 00485, некоторые из них впоследствии, как мы знаем, далее были включены в общую стратегию национальных операций дополнительными указаниями Центра.
То же, что и с польской «линией», по всей вероятности, происходило и с немецкой. С одной, но существенной разницей: из-за отсутствия специального приказа у начальников местных УНКВД при определении репрессируемых немецких контингентов возможностей для проявления инициативы было куда больше - контингент «польского» приказа служили для них лишь отправной точкой, не более чем моделью.
Молено с уверенностью предположить, что массовая немецкая операция началась с арестов тех же самых категорий:
• бывших германских военнопленных,
• политэмигрантов,
• перебежчиков из Германии,
• «контрреволюционного   актива»   немецких  национальных районов.
Но затем, по общей логике развития национальных операций, перечень этот непременно должен был расшириться.
Мы, конечно, не в состоянии перечислить все дополнительные категории граждан, репрессированных по немецкой операции в разных регионах СССР, - это возможно сделать только на базе местных архивов. Назовем лишь основные, которые, судя по документам, репрессировались не в одном, а, по крайней мере, в нескольких, иногда даже и в большинстве регионов.
Бывшие германские подданные, работающие или работавшие ранее в оборонной промышленности и на транспорте. Это были немецкие инженеры и рабочие, приехавшие в СССР в конце 1920-х-начале 1930-х гг. и затем принявшие советское гражданство. Все они, как указывалось выше, подлежали специальному учету еще но приказу № 00439, но массовые аресты их начались только в рамках «альбомной» немецкой операции. Очень быстро репрессии перекинулись и на других бывших граждан Германии, никак не связанных по работе с оборонно-стратегическими отраслями советского хозяйства. Мы не располагаем по этому вопросу никакими специальными статистическими данными, однако убеждены, что бывшие германские граждане относятся к одной из наиболее пострадавших в ходе репрессий 1937-1938 гг. категорий населения.
«Консульские связи» - все, кто поддерживал прямые или косвенные контакты с немецкими дипломатами в СССР (за исключе
54

нием, конечно, «специально проверенных» лиц). Этой категории, как мы помним, был посвящен приказ № 00698 от 22 октября 1937 г., однако способа осуждения он не оговаривал. Поэтому в течение нескольких месяцев в одних регионах после «тщательного следствия» дела направляли в Военную коллегию, трибуналы или Особое совещание, в других - проводили следствие в «упрощенном порядке», а осуждение через «альбомы». Ясность внесла директива от 1 февраля 1938 г., где «консульские связи» были упомянуты наравне с другими «базовыми» контингентами национальных операций:
«При проведении операций обратить внимание на выявление и изъятие всех перебежчиков, независимо от страны и времени прибытия в СССР, а также политэмигрантов и всех связанных с иностранными миссиями, посольствами, консульствами, концессиями и иными иностранными учреждениями»23.
С этого момента для «консульских связей» был формально разрешен «альбомный порядок» осуждения, что неминуемо должно было сказаться на масштабе арестов.
Бывшие российские военнопленные - солдаты и офицеры российской армии, побывавшие в германском плену во время первой мировой войны. Аресты их начались на Украине сразу же вслед за арестами бывших германских военнопленных. К весне 1938 г. репрессии должны были, по-видимому, развернуться там с еще большим размахом, так что Ежов, приехавший в Киев с инспекцией в феврале 1938 г., вынужден был сдерживать ретивость подчиненных: «Самый факт пребывания в иностранном плену ни в коем случае не является основанием для репрессирования <...>. Мы должны выявлять, учитывать, разрабатывать и репрессировать не всякого военнопленного, а таких, которые содержались либо в специально создававшихся иностранными разведками лагерях для пленных - украинцев, татар и других, и, следовательно, обработанных разведкой; либо таких, которые сохраняют с заграницей связь, что дает основание подозревать в шпионаже; бывших военнопленных, проявляющих себя антисоветски, что может являться результатом его работы по заданиям разведки и т. п.» . В 1938 г. бывших российских военнопленных стали арестовывать уже во многих регионах: на одном из заводов Перми, по приказу начальника Свердловского УНКВД Дмитриева, в апреле 1938 г. были одновременно арестованы как «немецкие шпионы» 150 рабочих - бывших военнопленных; 28 февраля 1938 г. начальник Горьковского УНКВД Лаврушин рапортовал Ежову об аресте 441 бывшего военнопленного, которые в свое время были завербованы «для провокаторской и разложенческой работы среди революционно настроенных русских военнопленных», а перед отъездом
55

в СССР получали «специальные задания диверсионного и повстанческого характера»   . Число таких примеров можно множить.
Бывшие служащие немецких предприятий. В качестве «подозрительных по шпионажу» НКВД уже давно рассматривал как служащих дореволюционных иностранных акционерных обществ, банков, промышленных и коммерческих предприятий, корреспондентов иностранных контор по наведению справок о кредитоспособности, так и служащих иностранных концессий советской эпохи. В первую очередь под подозрением были бывшие служащие немецких фирм. С началом массовых операций эта категория сразу же выдвинулась в центр внимания НКВД как имевшая очевидную (зафиксированную в анкете) связь с Германией. В конце
1937 г. в Центре попытались упорядочить практику арестов бывших служащих иностранных предприятий и стали разрабатывать на этот счет соответствующий приказ, рекомендовавший арестовывать прежде всего бывших директоров и управляющих, а кроме того тех, кто продолжал поддерживать связь с заграницей, кто скопил во время службы капиталы, и т. д. При этом оформление дел и их рассмотрение предписывалось производить в «альбомном порядке». Однако в конце концов было решено специальную операцию по служащим иностранных фирм не проводить. В течение
1938 г. аресты этой категории носили довольно бессистемный характер, хотя, как представляется, были весьма масштабными.
Впрямую связаны с массовой операцией по немецкой «линии» еще две категории, хотя осуждали их не в «альбомном порядке».
Жены осужденных по немецкой операции. С октября 1937 г. на семьи осужденных по «альбомным» операциям было распространено действие приказа НКВД № 00486 от 15 августа 1937 г., согласно которому жены «врагов народа», осужденных Военной коллегией или трибуналами, подлежали аресту и осуждению в лагеря на срок до восьми лет, детей же следовало отдавать под опеку родственников или направлять в детские дома. Из-за ограниченных возможностей размещения женщин в и без того переполненных тюрьмах и отсутствия мест в детских домах уже 22 ноября 1937 г. НКВД был вынужден отменить все «расширения» к приказу № 00486. К этому моменту в тюрьмах Украины оказалось уже около 4500 жен арестованных по польской, харбинской, немецкой, румынской операциям, в тюрьмах Ленинграда - их было более 600, Горького - около 100 и т.д. Запрет на продолжение арестов жен «националов», впрочем, не помешал отдельным местным УНКВД по собственной инициативе время от времени предпринимать административные высылки семей осужденных по национальным операциям, в том числе и немецкой. Репрессии же
56

непосредственно по приказу № 00486 продолжались до ноября 1938 г. (всего по нему было арестовано более 18 тысяч жен и «изъято» около 25 тысяч детей).
Заключенные, отбывающие срок за шпионаж в пользу Германии.
Таковых к осени 1937 г. было немало. Их запрещалось освобождать, вместо этого за два месяца до конца срока на них следовало представить в НКВД специальный меморандум, на основании которого Особое совещание осуждало их на новый срок. В реальности основную часть заключенных, в делах которых прослеживалась какая-либо связь с Германией, расстреляли - как правило, по приговорам областных/краевых «троек» на основании приказа № 00447. формально «альбомные» операции в лагерях не проводились, однако есть пока еще не проверенные сведения, что в отдельных местах (например, в Сиблаге), по специальной договоренности начальника местного УНКВД с Центром, лагерные «альбомы» составлялись и приговоры по ним приводились в исполнение.
Легко заметить, что все перечисленные категории (как основные, так и дополнительные) объединены одним признаком - действительной или мнимой связью с Германией. В рамках этой логики, «подозреваемыми» становились все жители СССР, которые родились, учились, работали в Германии, бывали там в гостях, в служебных командировках, попадали туда волею судеб (например, находились в плену), поддерживали контакты с германскими родственниками, друзьями или коллегами, общались с германскими гражданами, работавшими в СССР (специалистами, дипломатами), сотрудничали в германских фирмах и т.п. Однако пребывание в данной зоне повышенного риска не влекло за собой неминуемой репрессии. Не была определяющей при решении вопроса об аресте и простая принадлежность к «уязвимой» этнической группе. Наличие обоих признаков (по понятным причинам весьма частое) увеличивало потенциальную опасность для их обладателей, хотя без соблюдения дополнительных условий репрессия реализовывалась далеко не всегда. К числу таких дополнительных, а по существу решающих, условий относятся прежде всего маркированность, с точки зрения НКВД, той сферы, где человек работал, и/или той местности, где он проживал2 \ Немаловажными «локальными» факторами репрессий было проживание в национальном районе (чистка была важным составным элементом одновременно идущего процесса их ликвидации), на приграничной или режимной территории, а также в укрепленных районах и населенных пунктах, где дислоцировались военные гарнизоны  .
Однако более существенными, как мы полагаем, были «производственные», институциональные факторы. Национальные опе
57

рации, в том числе и немецкая, были ориентированы в первую очередь на чистку в сферах государственной жизни, напрямую связанных с обороноспособностью страны, - в военных и военизированных структурах (армия, НКВД и т.п.), в оборонной, машиностроительной, угольной, нефтяной, химической промышленности, в черной и цветной металлургии, на транспорте, в энергетике и некоторых других отраслях2 .
Если человек, подпадающий под одну из категорий «подозрительных по шпионажу», принадлежал к такой отмеченной сфере, это, как правило, влекло за собой его арест. Иногда для ареста достаточно было сочетания маркированной сферы с «неправильной» национальностью. Однако гораздо чаще это сочетание приводило к административной репрессии - увольнению и/или высылке. (Административные преследования по этническому признаку, связанные с чистками в определенных сферах, по нашему мнению, можно считать составной частью массовых национальных операций.)
Ярким примером механического наложения этнического и институционального факторов являются массовые увольнения «националов» с предприятий оборонной промышленности, предпринятые по решению Политбюро от 23 марта 1938 г. (№ П59/256): «Признать ненормальным, что на предприятиях, в главных управлениях и в центральном аппарате Наркомата оборонной промышленности работает большое количество немцев, поляков, латышей, эстонцев. Поручить тт. Ежову и Маленкову совместно с тов. Кагановичем Л.М. очистить оборонную промышленность от лиц указанных национальностей» 9. То же сочетание факторов дает директива № 200ш наркома обороны Ворошилова от 24 июня 1938 г., согласно которой подлежали увольнению из армии военнослужащие всех «национальностей, не входящих в состав Советского Союза» (в том числе и немцы). Характерно, что в первую очередь увольнению подлежали все родившиеся или проживавшие за границей, а также имеющие там родственников  .
Многие уволенные из оборонной промышленности и военных структур представители «инонациональностей» были затем арестованы, но для этого, как правило, опять-таки требовалось наличие дополнительных факторов, категориальных или индивидуальных. К первым относилась, например, переписка с заграницей или то, что человек в прошлом был «перебежчиком». Ко вторым - наличие конкретных «компрометирующих материалов» (связь с арестованными «врагами народа» и т. п.). Показательно, что дела уволенных по ворошиловской директиве и потом арестованных военнослужащих должны были, по указанию НКВД, рассматриваться в «альбомном порядке» - то есть они даже и формально были введены в рамки национальных операций
58

Мы так часто акцентируем внимание на том или ином «порядке осуждения» потому, что этот признак играл весьма существенную роль в структуре репрессий 1937-1938 гг. В одном из возможных ракурсов эта структура предстает как иерархия осуждающих органов.
На вершине здесь, конечно, Военная коллегия Верховного суда СССР. Как известно, списки лиц, представляемых на Военную коллегию, в 1937-1938 гг. визировались Сталиным. Эта виза, предшествовавшая приговору и предопределявшая приговор, позволяла ему в полной мере управлять репрессиями против партийной, государственной и военной элиты. В сравнении с осужденными по массовым операциям это была небольшая группа (несколько десятков тысяч человек), но статусно - самая высокая.
Ту же контролирующую роль в национальных («альбомных») операциях призван был играть Ежов - секретарь ЦК и доверенное лицо Сталина. Без личной подписи Ежова (или его первого заместителя Фриновского) здесь не мог быть вынесен ни один приговор. Относительно высокий статус национальных операций был обусловлен, с одной стороны, их стратегической задачей - борьба со шпионажем в оборонной сфере, с другой, мы полагаем, определенными сомнениями относительно целого ряда начальников НКВД-УНКВД (напомним, что центральными персонажами в первой из национальных операций - польской - были именно крупные чекисты).
Наконец, в самом низу этой иерархии находились «тройки», осуществлявшие по приказу № 00447 самые массовые репрессии, направленные прежде всего против традиционного «классового врага». Здесь персональную ответственность за приговоры несли председатели «троек» - руководители НКВД-УНКВД. Между тем их деятельность также должна была находиться под строгим контролем Москвы: состав «троек» утверждался Политбюро, масштабы арестов и расстрелов строго регламентировались выданными Политбюро (иногда НКВД) лимитами, а качество работы могло быть проверено по протоколам «троек», которые после исполнения приговоров отсылались в Центр.
Спецколлегии судов, военные трибуналы, а также Особое совещание при НКВД играли в 1937-1938 гг. роль хотя во многих отношениях и важную (это требует отдельного разговора), но в рамках описанной структуры скорее дополнительную, аккомпанирующую. При этом надо помнить, что смертные приговоры, вынесенные судами и трибуналами, поступали в 1937-1938 гг., в соответствии с давно сложившейся практикой, на окончательную визу в Комиссию Политбюро по судебным делам, а председателем ОСО по статусу являлся Ежов. То есть и здесь решения выносились или по крайней мере контролировались на самом верху государственной власти.
59

Структура массовых репрессий основывалась на жесткой централизованное™ и не менее жестко регламентированном соотношении «контингентов» и способов осуждения. Этой структуре строго соответствовал и характер приговоров по каждому из направлений репрессий: в 1937-1938 гг. Военная коллегия приговорила к расстрелу но своим делам около 85% осужденных; по «альбомным» операциям доля расстрелянных составляет 73,66%; у «троек» по приказу № 00447 - 49,3%. В тот же период спецколлегии судов приговорили к расстрелу около 3,5% от общего числа осужденных. Особое совещание, как известно, права приговаривать к расстрелу тогда не имело.
Ежовская директива от 1 февраля 1938 г., впервые перечислившая полный набор национальных «линий» (к ним через две недели была добавлена последняя - афганская), резко активизировала национальные операции по всей стране. Одновременно, несмотря на непрекращающиеся требования местных начальников НКВД-УНКВД об увеличении лимитов и продлении срока работы «троек», сворачивается операция по приказу № 00447. Её задачи считались, по-видимому, в основном выполненными 2. С' весны 1938 г. операции по национальным «линиям» становятся основным направлением в массовых репрессиях.
Санкции Ежова на упрощенное ведение следствия и «альбомный порядок» осуждения продлевались месяц за месяцем, вплоть до 1 августа 1938 г. Значительный рост числа арестов произошел в марте-апреле. Но почти сразу же интенсивность их начала сдерживаться фактором чисто «технологического» свойства - переполненностью тюрем.
Влияние этого фактора на характер репрессий становится ощутимым уже с зимы 1937 г., когда стало очевидно, что лагерные структуры развиваются намного медленнее, чем предполагалось, й не в состоянии оперативно впитывать сотни тысяч людей, осужденных в процессе «большого террора» (к тому же их оказалось много больше, чем планировалось в июле-августе 1937 г.)33. Следствием этого явился ряд решений, связанных с лагерной системой, - как экономических, так и административных. Другим следствием стало ужесточение приговоров по всем направлениям репрессий. Доля приговоренных к расстрелу постоянно возрастала. Так, например, если по первоначальным лимитам августа 1937 г. приказывалось приговорить к расстрелу примерно четвертую часть осужденных, то в общем итоге операции по приказу № 00447 эта доля выросла почти вдвое.
Весной 1938 г. обозначилось еще одно обстоятельство, обусловившее переполненность тюрем. Оно было спровоцировано новой
60